Перо и скальпель. Творчество Набокова и миры науки - страница 82

Однако существование таких людей не уменьшает обаяния менее уравновешенных творческих личностей, а потому неудивительно, что последних также немало в числе набоковских персонажей. В «Истинной жизни Себастьяна Найта» главный герой – писатель, который взирает на жизнь гораздо мрачнее, чем Федор. Он не способен обрести счастье с доброй, любящей и преданной Клер Бишоп, и его страстно тянет к довольно поверхностной роковой женщине, русской, которая чудовищно недооценивает его (а он, как она считает, ее). В., брат Себастьяна и рассказчик, называет мышление Себастьяна «головокружительной чередой зияний» [ИЖСН: 55]; безусловно, Себастьян гораздо более загадочен и чудаковат, чем Федор. Тем не менее личность его не исчерпывается этой любовью, и к финалу нам ясна основная идея романа: ни биографическое, ни психологическое описание не дают возможности постичь Себастьяна.

В романе «Смотри на арлекинов!» Вадим Вадимыч – пародия на те ошибки, которые публика допускала в восприятии биографии и характера Набокова, и потому персонаж наделен многими чертами, обратными тем, в которых Набоков признается в мемуарах, «Строгих суждениях» и письмах к друзьям. У Вадима Вадимыча есть несколько комичная навязчивая идея: его тревожит, что он неспособен, пройдя небольшое расстояние, сделать «мысленный поворот кругом» и вообразить, будто идет в обратную сторону [ССАП 5:252]: эта черта указывает на одномерность его воображения. Он продолжает писать романы и стихи, получает известность, трижды неудачно женится, наконец, на склоне лет, встречает настоящую любовь, молодую женщину – ровесницу своей дочки, и одновременно начинает сомневаться в независимости или реальности собственного существования. Конечно, эти сомнения вполне обоснованы внутренней логикой романа (в конце концов, Вадим Вадимыч – персонаж пародийный), и в финале у читателя не остается ощущения, будто главный герой – художник того же уровня, что Набоков, Федор или Себастьян Найт.

В случае Вадима, как и в случае Кинбота-Боткина, Набоков обыгрывает идею, что сознание персонажа может находиться в состоянии зависимости от сознания другого человека[220]. Как мы уже убедились, Набоков интересовался феноменом множественных личностей, как и «одержимостью» душами умерших, точнее, общением с ними. Этот интерес прослеживается у него от самого «Соглядатая» (1930) или даже «Защиты Лужина» (1929) [Alexandrov 19956], но, насколько нам известно, изучение им литературы по этой теме достигло пика в 1950-е – начале 1960-х годов. Случаи, о которых Набоков читал в книге Д. Дж. Уэста «Парапсихологические исследования сегодня» [West 1954], представляли собой главным образом истории о подчиненных личностях, которые проявлялись и завладевали людьми ни с того ни сего или в процессе «автоматического письма» (примечательны случай американки со Среднего Запада Перл Карран (1883–1937), «перевоплощавшейся» в ходе автоматического письма в некую Пейшенс Уорт, англичанку, жившую в XVII веке, и история Анселя Борна и его «второй личности» А. Дж. Брауна)[221]. В заметках Набокова ничто не доказывает, что он принимал или отрицал «сверхъестественное» объяснение этих явлений: с одной стороны, он помечает себе для дальнейшего изучения случаи заведомой подделки, с другой – намеревается прочесть отчеты, подтверждающие реальное существование «Пейшенс Уорт»[222]. С уверенностью можно говорить лишь о том, что во многих произведениях Набокова – особенно отчетливо в «Бледном огне», «Истинной жизни Себастьяна Найта» и «Смотри на арлекинов!» – автор вводит понятие вторичной личности как часть исследования природы сознания.

Из нарративной игры в «Бледном огне» исследователи делали множество выводов и заключений. Особенно бурные и многословные споры разворачивались вокруг сравнительной «реальности» персонажей-рассказчиков. Ведь в этой книге мало того что оба предположительных «автора» (поэт и комментатор) вымышлены: один из них еще и откровенно безумен – или притворяется безумным. Психическая неуравновешенность Кинбота, его фантастическая воображаемая жизнь в качестве короля Зембли и его «подлинная» тождественность В. Боткину в сочетании с различными намеками в поэме Шейда «Бледный огонь» показывают, что, возможно, сумасшедший комментатор – просто-напросто выдумка Шейда. Также горячо обсуждалось обратное: возможно, это Кинбот, а вернее, Боткин выдумал Шейда и всех прочих персонажей, причем эта версия находила у исследователей убедительные доказательства. Сравнительно недавно Б. Бойд выдвинул предположение, что многие странности текста объясняются закулисным вмешательством призраков (Хэйзель и Шейда); в то же время он сомневается в индивидуальности и Шейда, и Боткина (который является Кинботом или порождает его) [Бойд 2015]. Еще одно толкование гласит, что все главные герои за вычетом Шейда – это фрагменты его (Шейда) собственной личности, расколотой инсультом или какой-то иной неврологической травмой: они поочередно, сменяя друг друга, захватывают его «тело», чтобы породить поэму и комментарий