Наука для Набокова всегда некая форма подхода к миру, «реальности», зримой природе. Как основополагающая деятельность человека, деятельность, которая обостряет в нас осознание нашей внутренней природы и природного окружения, наука может быть призвана на помощь всякий раз, когда мы пытаемся взаимодействовать с миром новым для нас способом. Но науку также можно вывернуть или извратить, поскольку она иногда использует ложные схемы, неточные или ошибочные приемы и инструменты, или упускает из виду собственную непредсказуемость. Те произведения Набокова, что показывают крушение сил разума, можно также соотнести с проблемами, с которыми сталкивается наука, формируя знания о мире. В обоих случаях наука дает робкое подтверждение очертаниям мира, какими они видятся в тот или иной момент времени. Дальнейшие главы посвящены тому, как открытия из трех сфер науки повлияли на развитие тем и структур в творчестве Набокова.
Глава 2
Научный подход у Набокова и Гёте
Набоков отзывался о Гёте на удивление скупо. Правда, в сборнике к столетию Гёте он опубликовал свой перевод посвящения к «Фаусту», а десятью годами позже отметил в шедевре немецкого поэта «ужасную струю чудовищной пошлости» [ССАП 1:450]. Во всей прозе Набокова наберется разве что горстка отсылок к произведениям Гёте, не более того [Сендерович, Шварц 1998, 1999][96]. Однако оба были одновременно и учеными, и литераторами и потому занимают уникальное место в параллельно развивавшейся истории литературы и науки. При одновременном рассмотрении Гёте и Набокова можно вывести некоторые общие черты, характерные для ученого-художника. Сравнивая научные работы этих художников, я сосредоточусь на их точках соприкосновения, таких как эмпирический подход к сбору информации, размышления о субъективной природе наблюдения, предпочтение фактов теориям и общий интерес к универсальным, динамическим исследованиям.
Одна из задач этой книги – показать, что цели Набокова как ученого и как художника в основе своей взаимосвязаны, и следовательно, взаимно объясняют друг друга. Как исследователь Набоков стремился найти точные пути для описания конкретных природных явлений, дать почувствовать их изменение и развитие во времени. В литературном творчестве он моделировал разные способы, которыми человеческий разум воспринимает и пополняет свой мир, свою «реальность», состоящую из отдельных эмпирических явлений, в том числе разнообразных сознаний, взаимодействующих с этими явлениями и друг с другом. Поскольку научная деятельность Набокова стояла особняком от основного направления науки того времени, а сам он с недоверием относился к сугубо количественному и статистическому анализу, принципиально важно соотнести его труды с работами предшественников.
Лучший и, пожалуй, единственный аналог, какой можно найти набоковскому сплаву научной и литературной деятельности, – это И. В. фон Гёте. Разумеется, вклад Гёте в науку был обширнее, чем у Набокова: он прожил жизнь, подобную которой мог бы прожить и Набоков, если бы не вынужденная эмиграция. Но страсть Гёте познавать и понимать мир природы привела его к естествоиспытательскому труду, поражающему своей всеохватностью и скрупулезностью. Для своих минералогических, остеологических и ботанических исследований Гёте собрал неимоверное количество образцов. Он исповедовал строгий эмпиризм, основанный на накоплении огромного количества доказательств, и применял его на практике. Теории Гёте – о первофеномене и метаморфозах, о цвете – возникли лишь после подробнейшего анализа собранных им образцов. Для своего учения о цвете Гёте собрал энциклопедическую подборку всевозможных проявлений цвета, известных человеческому воображению, включая физические и химические цвета, а также физиологические и субъективно-психологические. А практическим следствием его теории о теориях, согласно которой каждый факт или эмпирическое наблюдение уже несут в себе теорию, стало крайне осторожное отношение Гёте к роли масштабных отвлеченных теорий в определении стратегий исследования. Набоков наверняка счел бы его научный метод точным и честным – а может быть, и вдохновляющим.
