Перо и скальпель. Творчество Набокова и миры науки - страница 112

как часть переживания на грани смерти[318]) – а по сути, как утверждает Дж. Рэми, из целой совокупности незамеченных опечаток [Ramey 2004], – ив алфавитных и типографских головоломках «Ады». В линейной цепочке текста типографская опечатка – это изъян или разрыв, нарушение правильной, нормативной последовательности букв, составляющей письменный язык. Она может возникнуть случайно или, как в Аде, служить потусторонним знаком, но в любом случае это точка, где правила письменного языка нарушает внешнее событие, обусловленное собственным набором законов: это могут быть механика и физика неврологии, коэффициент ошибок при печати, случайная невнимательность наборщика или законы действия потусторонних сил – словом, что угодно. Дело в том, что на одном уровне опечатка – это просто ошибка, но если автор вводит ее в текст намеренно, то она уже отсылает к другой онтологической плоскости (плану авторов, наборщиков и корректоров). Если опечатка еще и значимая (часть намеренного узора за пределами внутреннего повествования), то она открывает канал связи между двумя планами в форме «потустороннего», то есть не поддающегося конкретному определению вторжения в повседневные события. У Набокова эти случайные, но значимые (перефразируя его образ, «выбор в обличии выдури») вторжения говорят о том, что каждый уровень бытия подвержен воздействию смежных, но обычно незримых пластов бытия или смысла. Произведения Набокова намеренно стремятся к метафизически окрашенным структурам, которые воплощают именно этот тип многослойного смысла (напоминающий также о регрессивном подходе Дж. У Данна к бытию во времени в книге «Серийное мироздание»).

Некоторые разновидности интеллекта – назовем их гениальностью, как у Круга в романе «Под знаком незаконнорожденных», как у художника или великого ученого, – в спектре человеческих способностей представляют собой крайнюю редкость и аномалию. Такие аберрации в умственных характеристиках человека сами по себе представляют разрывы в самовыражении природы – нарушения, которые эквилистский режим Падука хочет уничтожить, чтобы создать идеально гладкое, однородное равенство. Начинание Падука – прекрасный пример того, как извращенная идея («равенство») ведет к созданию программы, полностью противоречащей фактам реальности (таким как неравенство, прерывность, непредсказуемость). Если исследовать мир как подлинный ученый, изучая индивидуальные примеры и крайние выражения природы наряду с ее усредненными образчиками, то у исследователя развивается чуткость к сложности системы, к взаимосвязанности и взаимозависимости всех ее частей. Тогда выясняется, что равенство полностью противоречит природе, для которой характерна дифференциация – свойство, глубоко изученное Набоковым в ходе исследования обширных групп подвидов. Природа – это сплошные разрывы, ухабы и ямы; уничтожить их – значит действовать вопреки реальности и игнорировать красоту, которую несет в себе разнообразие природы.

Набоков писал о «Ревизоре» Гоголя: «Пьеса начинается с ослепительной вспышки молнии и кончается ударом грома. В сущности, она целиком умещается в напряженное мгновение между вспышкой и раскатом» [ССАП 1: 434]. Из этой образной иллюстрации видно, как завораживала Набокова сама идея пропасти между причиной и следствием. В выбранном им примере пауза, или «напряженное мгновение», легко объясняется разницей в скорости света и звука. Тем не менее пауза не может тянуться два часа или достаточно долго, чтобы вместить всю длительность пьесы. Этот видимый промежуток становится символом интуитивно угаданных или воспринятых трещин в любых причинных цепочках, независимо от того, насколько очевидны звенья между событием и реакцией.

Каковы бы ни были законы причинности и непрерывности в природе, по мнению Набокова, исключениями, перебоями и разрывами управляет более глубокий закон. Его суть, возможно, недоступна нашему восприятию и рассудку, но ключи к неполноте причинности очевидны для внимательного и непредубежденного человека. Об этом говорят все произведения Набокова. Интуитивные догадки писателя подтверждали или по меньшей мере разделяли такие физики, как А. Эддингтон, Дж. Джинс, Н. Бор и В. Гейзенберг, а также философы науки Э. Мейерсон, Ф. Франк и другие. Постоянное осознание этого имплицитного, хотя и непостижимого закона помогает ученым уберечься от чрезмерной веры в силу своих методов и непогрешимость собственных открытий – иными словами, защищает их от спеси. Исследуя эти метапричинные явления как научными, так и эстетическими методами, Набоков помогает наметить основные пути для эффективного научного исследования и поиска знаний.