Кот смотрел на Майю умными, человеческими глазами, словно заглядывал в душу:
— Что будешь с этим делать, хозяйка?
— А что бы делал ты?
— Прости, дорогая, но я холостяк, детей у меня твоими стараниями быть не может. Так что посоветовать, увы, ничего не могу. Тебе придется решать самой.
Василис тяжело вздохнул, потерся толстой пушистой мордой о ее руку и перетек на свое любимое место на диване рядом с хозяйкой.
Майя не выдержала, и все-таки подошла к окну. Он так и сидел на скамейке.
Вернулся… Какого черта ему надо?! Так странно… Сердце заходится.
Но нет! Ему теперь нет места теперь в ее жизни. В их с Сережей жизни. Пусть катится туда, откуда пришел. Еще бы сердце дурацкое успокоить, чтобы не выпрыгивало из груди. И страшно почему-то…
* * *
Вот это был шок, так шок.
Он еще долго сидел на скамейке, пока не наступила ночь. До него медленно и неуклонно доходило, и по мере осмысления все запутывалось еще больше. Никуда он завтра не поедет. Ему надо понять… Разобраться. Что тут было, почему… Черт! Черт! Черт! У него взрослый сын? Его сын?! А он… ни сном, ни духом… Сын…? Муська… Муська…
Мужчина не знал, что думать, что чувствовать, он был оглушен, раздавлен и в то же время поражен и возвеличен тем, что узнал. До этого он все время летел по жизни, правда, сам толком не знал куда, а сейчас его словно сбили. И это чувство падения в неизвестность было новым и пугающим. Одно понял, что ему обязательно надо найти сюда путь, иначе… Он не знал, что иначе, просто нельзя иначе.
Сын…
У него. Есть. Взрослый. Сын…?
* * *
Какой может быть после подобных открытий здоровый сон?
Ни она, ни он почти не стали этой ночью.
Фактор внезапности прошел, и Майя с досадой поняла, что просто так Влад не уберется, особенно теперь. Рано или поздно придется с ним встретиться. Но ей не хотелось, причем не просто не хотелось, не хотелось категорически! Ни видеть его, ни разговаривать. Плохо, что он увидел Сережу, это было лишнее. В душе бродил коктейль из сплошного негатива и раздражения, и только в самой глубине таилась маленькая кромольная мыслишка:
— А он почти не постарел… Почти такой же, как тогда…
Но эту глупую бабью мысль Майя старалась задавить в зародыше.
Кот, спавший в ногах у хозяйки, в который раз изобразил мученическое пыхтение, тонко намекая, что не плохо было бы перестать вертеться и уже спать. Но, видя, что мама Майя никак не заснет, бросил на нее укоризненный взгляд и ушел на коврик в кухню. А мама Майя переживала. За себя, за сына, за все. Что этот тип предпримет, как это может отразиться на их с Сережей жизни? Принес же его черт!
Вообще-то, ей было, что сказать Марченкову, и это было одно короткое слово НЕТ. Если бы она могла написать его на плакате, буквы были бы размером с пятиэтажный дом. И все равно, тревога не оставляла ее.
Как же все не вовремя…
* * *
Влад Марченков не спал, мысли вертелись как заведенные.
Мужчина был уверен, что парень его сын. Слишком похож. Но вопросов, сколько вопросов. Сколько разных почему всплыло в его мыслях. И все они были связаны с тем, что произошло тогда, двадцать лет назад. Почему…
Почему она плакала из-за него, если любила Алика? Почему она его поцеловала? Почему ему мозги смыло тогда, почему та их единственная близость снесла ему все мысли в голове как цунами? Почему он даже не удосужился оглянуться и хоть попрощаться с ней по-человечески? Почему он оставил ее в прошлом, как старую тряпку?! Черт бы его побрал!!! Он же не ребенок, знал, что от этого бывают дети! Почему не вспомнил ни разу, не поинтересовался?! Почему…
У Майки сын от него… Он еще не осознал толком того, что узнал, но жизнь его теперь должна была круто измениться. Внутри что-то дрожало от неведомого доселе чувства. От смеси гордости и восхищения, благодарности, а еще запоздалого раскаяния и стыда. Влад редко задумывался над тем, как живет, просто плыл по течению, ловил свою удачу. Поступал, как было удобно, но сейчас, если бы он умел молиться, он бы на коленях просил у Бога прощения за всю свою беспутную и бестолковую жизнь, благодарил бы за тот дар, о котором он и не догадывался. Оставалось только просить дать ему еще один шанс, ибо он нашел, наконец, то самое, чего так не хватало ему в жизни.
