Прежде Людмила не
допускала самого существования ведьм, но мало ли что было прежде! Тогда она не
верила и в колдовство, гнетущее и ломающее сегодня ее саму.
Быстро, как в
мультфильме, впереди вырос Центр – нарядное крыльцо с колоннами, высокие
массивные двери. Скорей мимо вахты, по лестнице на второй этаж… А там уже
совсем близко студия восточных единоборств – центр безжалостно влекущей ее
паутины…
Людмила не помнила
времени и с ужасом подумала, что в зале сейчас, возможно, идет занятие. Тогда
она прямо на глазах ребят упадет к ногам Кима… Но вариантов не существовало; ее
несло как на пущенном под гору мотоцикле, которым она не умеет управлять. В
такой ситуации освобождением бывает лишь последний момент, когда полет
закончится – иначе говоря, когда слетишь с мотоцикла и разобьешься. Людмиле
предстояло крушение судьбы, крушение ее свободной неповторимой личности. Однако
предотвратить это крушение было невозможно. Она толкнула двери в спортзал…
В тот же миг ей в
глаза блеснул какой-то небольшой желтый предмет с растопыренными углами. Она не
собиралась ловить его в воздухе, она вообще ни о чем не думала, но через
секунду странный металлический самолетик ткнулся ей прямо в руку. Теперь она с
удивленьем рассматривала зажатый в ладони медный крест с поврежденным кольцом
для цепочки. И она стояла на месте – невероятно, но она стояла.
С бесконечным
облегчением Людмила почувствовала, что безудержный вихрь у нее внутри унялся.
Больше ее никуда не несет. Она могла стоять и могла двигаться, могла думать о
чем-то, а могла не думать. Она стала действовать по собственной воле, вновь
обрела себя.
- Проклятье! – раздался
поблизости голос Кима.
Оглянувшись, Людмила
увидела, что ее прежний мучитель сидит на корточках возле своей любимой фигуры,
скатанной, как снежная баба, из трех шаров. Самый верхний шар оказался сейчас
перекошен недовольной гримасой, которой Людмила в прошлый раз не заметила.
А напротив идола и
Кима стоял дрожащий от ужаса мальчик – Тимка Лучинин. Оборванная цепочка на его
шее объясняла, что здесь произошло.
- Ким Аланович, вы
издеваетесь над детьми и действительно принуждаете их к идолопоклонству. Завтра
же я напишу об этом докладную директору Центра и совместно с Комитетом по ОБЖ
начну с вами бороться.
- Очень храбрая, да? –
процедил он сквозь зубы. – Теперь ты уж очень храбрая! А то готова была ползти
на брюхе…
«А ведь правда, –
невольно подумалось Людмиле. – Теперь я совсем другая. Почему это так?.. Совсем
другая, словно и не было этой жуткой, ничем не объяснимой зависимости…»
- А я еще поверну все
по-прежнему! Ты еще будешь ползать передо мной…
Ким хотел продолжать,
но сегодня у него не было запала. «Проклятье, проклятье…» – продолжал он
бессильно повторять единственное слово, во всей полноте отражающее состояние
его души.
- Пойдемте домой,
Людмила Викторовна, – раздался вдруг жалобный голос Тимки. – Отдайте мне мой
крест.
Людмила спохватилась,
что все еще держит пойманный в воздухе предмет на ладони. Она протянула его
Тимке, и вдруг ее рука дрогнула: страшно отдавать! Вероятно, в подсознании
пересеклись две психологические схемы: власть насилия до того, как она поймала
в воздухе крест – и освобождение, как только он оказался у нее. Еще
удивительно, что все получилось настолько складно: ведь можно было секундой
опоздать или, наоборот, прийти на секунду раньше… А вышло так, словно кто
специально в руку вложил. Но если теперь крест вернуть, не станет ли все
по-прежнему?
От одной этой мысли
Людмила пришла в ужас. Спасибо, Тимка все понял: приняв от нее крест в правую
руку, он тотчас же протянул своей учительнице левую. Теперь у них была защита,
общая на двоих. Словно прикрывшись одним щитом или держась в море за один
спасательный круг, они двинулись к выходу из зала. «Проклятье», – неслось им
вслед слово, застрявшее на языке Кима… Но задержать их он был уже не властен.
39
С миром, куда почти
переселился Павел, происходило что-то особенное: он внезапно исчез,
растворившись в дебрях компьютерной сети, как растаявший в кофе кусок сахару.
Все попытки Павла вызвать знакомых кураторов не срабатывали – вместо прежнего
входа в заэкранье под руку попадались какие-то отдельные сайты, баннеры, игры,
не желавшие складываться в прежнее знакомое заэкранье. Теперь это были разрозненные
части головоломки – осколки той параллельной жизни, которая должна была
заменить Павлу настоящую. И, странное дело, сам Павел от этого не страдал.
Казалось, какая-то возвышающая сила держит его над пропастью отчаяния, в
которую, при прочих равных, он должен был неминуемо упасть. А он словно висел
на помочах, как когда-то давным-давно, когда мать учила его ходить и страховала
полотенцем…
