Вскоре загрохотали крюки дубовых ворот, заскрипели замки, кто-то отодвинул засовы, и ворота замка широко распахнулись.
— Просим, — пригласил стоявший в воротах закованный в доспехи воин.
— Слава Иисусу Христу, — поприветствовал воина Ганс Звибак.
— Мы тоже и своих, и ваших богов славим, — ответил воин.
— Можно заезжать?
— Пожалуйста.
Было уже темно. Взмахнув фонарем, Ганс Звибак поднес к губам свисток из волчьей кости и дунул в него. Десять всадников, что остались ожидать, принялись пробираться сквозь завал сучковатых деревьев и не спеша прочищать проход.
— А ну-ка побыстрей вы, не мешкайте! — го второй раз позвал их Ганс Звибак и снова, взмахнув фонарем, дунул в свисток из волчьей кости. Казалось, гости еще чего-то ждали и в подворотне принялись тушить свои факелы. В темноте замелькали какие-то плащи, задрожала земля, и к стенам замка галопом прискакал большой отряд всадников. Поднялась суматоха. Одни люди замка бросились закрывать ворота, другие уже на дворе стали рубиться с крестоносцами на мечах, но было поздно. Ганс Звибак тут же зарубил привратника, свалил с ног закованного в доспехи воина и схватился с остальными. Рыцарь Дранк, влетевший во двор, рубил всякого, кто только посмел спуститься со стен замка или броситься к воротам. Тут же ворвался весь отряд крестоносцев, и после непродолжительного боя замок был взят и все его защитники разоружены.
В том, что крестоносцы ворвались в замок, больше всех была виновата сама боярыня Книстаутене. Когда ей сообщили, что крестоносцев всего одиннадцать и что один из них хорошо знаком Шарке, и это оруженосец того самого рыцаря, который весной приезжал с князем Витаутасом и отличился на охоте, боярыня приказала впустить отряд. Лаймуте тоже заинтересовалась оруженосцем рыцаря Греже. С тех пор как мужчины выехали на Каунас и Вильнюс, не было о них никаких вестей. Старый Висиманта, начальник замка, оставленный боярином Книстаутасом на своем месте, не хотел пускать гостей, но, когда боярыня и Лаймуте принялись просить, чтобы позвали к ним хотя бы бывшего оруженосца Греже, он уступил. Один или одиннадцать мужчин, пусть они даже окажутся врагами, не представляли для замка никакой опасности, ибо у Висиманты было тридцать уже немолодых, закаленных в боях воинов. И тем более он не боялся всадников, потому что после такого путешествия они казались усталыми и больше напоминали странников, чем воинов.
Теперь старик Висиманта лежал в подземелье замка со связанными руками и ногами, тяжело раненный мечом в плечо, и от досады жевал свои усы и бороду. За дверью подземелья скулил недобитый его любимый пес. Из-за стены доносились стоны допрашиваемых защитников замка.
Во всеобщей суматохе крестоносцы не заметили, как исчез проводник Кулгайлис. Сбежал он пешком, оставив лошадь в замке. Крестоносцам было очень важно знать, сбежал он один или еще с кем-то из людей замка, поэтому теперь они спешно допрашивали всех.
Возле избы боярина Книстаутаса, в которой теперь жила сама боярыня с дочерью и несколькими служанками, крестоносцы поставили сильную стражу.
Утром следующего дня поднявшееся из-за болот и лесов солнышко увидело на стенах замка боярина Книстаутаса хозяйничающих крестоносцев.
Тем временем князь Витаутас с жемайтийцами, крестоносцы со своими союзниками, чужеземными рыцарями, и магистр Ливонского ордена уже добрались до окрестностей Каунаса, но каких-нибудь крупных столкновений с войском Скиргайлы все еще не было.
Магистр Ливонского ордена, встретившись с Витаутасом, пожаловался, что на него, хоть он и является другом князя, им же приглашенным на помощь, в лесах между Дубисой и Нявежисом нападали жемайтийцы. Он уже сегодня не досчитывается нескольких своих отрядов. Жаловался Витаутасу и маршалок крестоносцев, удивлялись вероломству жемайтийцев также и иностранные рыцари. Витаутас выражал им сочувствие и говорил, что, скорее всего, эти отряды, которые слишком углубились в Жемайтию, были задушены не людьми, а лесными духами. Кроме того, Витаутас тоже пожаловался им что «боги» союзников ограбили многие его селения, убили много невинных мирных жителей, таким образом вызвав месть лесных духов.
