— Светлейший граф! — сказал Георгу Дранку рыцарь Ганс Звибак, приблизившись и увидев, что его командир всем этим очень недоволен. — Так мы не только без добычи останемся, но и прощения грехов не заслужим: эти язычники, желая избежать святого крещения, все ушли в глубину края и там в лесах продолжают поклоняться своим идолам. Туда увезли они и своих красивых женщин, и свой скарб. Вот если бы нам, светлейший граф, повернуть чуть дальше от Немана. Я знаю тут замок одного богатого сарацина. Правда, пришлось бы через леса идти, но сколько по пути уничтожили бы священных дубрав, сколько самих язычников окрестили бы, а в уже окрещенных святой дух укрепили бы! Прикажи, отважный рыцарь, а мы, воины христовы, во имя любви к ближнему и спасения души язычников отдадим свою жизнь в твои руки!
Граф задумался и ответил нескоро. Сначала он окинул взглядом отряд недовольных крестоносцев, скучающих и тоскующих хоть по какой-нибудь добыче кнехтов, а потом спросил:
— А большой ли враг этот сарацин вашему ордену и святой вере?
— Отважный рыцарь, он не только враг нашего ордена и нашей святой веры, он даже своего князя не слушается, ни дань, ни оброк ему не платит и якшается с его и с нашими врагами. Большое и святое дело сотворила бы твоя рука, граф, если бы покарала его.
— А откуда тебе все это известно, брат? — задумчиво спросил граф.
— Отважный рыцарь, еще нынешней весной князь Витаутас посылал нас, своих друзей, в замок этого сарацина, чтобы мы уговорили его присоединиться к общему походу на Вильнюс и чтобы он крестился со своей семьей и со всеми людьми замка.
— А послушался ли он своего князя?
— Да где он там, отважный рыцарь, послушается; это такой закоренелый сарацин, что неизвестно, как до сих пор еще не постигла его кара господня: у себя в замке он напустил на нас змей, гадюк, приказал поклониться его богам, а когда мы воспротивились, то ночью выгнал всех за ворота, чтобы нас хищные звери сожрали. О крещении и святой вере он даже говорить не хочет.
— Неужели князь Витаутас не покарал его за это?
— Отважный рыцарь, князь Витаутас уже давно отказался от Жемайтии в нашу пользу. Теперь он от жемайтийцев лишь одного хочет: чтобы они помогли ему вернуть назад его вотчину и крестились.
— Но неужели король Ягайла не беспокоится о крещении Литвы?
— Король Ягайла Жемайтию давно подарил нам; у него и кроме Жемайтии забот предостаточно. Сегодня он правит обширными землями, постоянно воюет. Жемайтийцы его даже не интересуют. Хотя Ягайла и христианский король, не секрет, что он тоже настроен против крещения литовцев и жемайтийцев; он больше склоняется к русским ортодоксам, чем к святой вере римских католиков, а нас, братьев ордена, всегда только и старается обидеть.
— Но королева Ядвига, такая примерная христианка, неужели ее не заботит крещение язычников? — спрашивал совсем не разбирающийся в этих делах чужеземный рыцарь.
— Если бы это было так, отважный рыцарь, тогда не болело бы сердце у нашего великого магистра. Он так по-отечески заботится о некрещеных литовцах и жемайтийцах, так сокрушается, что даже заболел… Возвышенная, честная и благородная душа у этого брата, нашего великого магистра.
— Хорошо, брат Ганс, я уже почти согласен повести вас в этот замок, но кто мне подтвердит, что все то, о чем ты говоришь, — правда? Пока я гостил в Мариенбурге, слышал жалобы и на вас.
— Подтвердят это все присутствующие здесь братья и поклянутся на святом кресте, что в моих словах нет лжи, а только тревога и забота о душах язычников.
— Хорошо, брат Ганс, я согласен повести вас, но знаешь ли ты дорогу в этот замок?
— Отважный рыцарь, прямая дорога мне не известна, но там нетрудно будет найти проводника.
— А большой ли гарнизон в этом замке?
— Раньше был немалый, но теперь, конечно, сарацин со своими людьми тоже отправился на войну; я думаю, что нашего отряда вполне хватит, чтобы окружить и взять замок… Кстати, отважный рыцарь, может быть, отправляться в такой далекий поход ради этих негодников было бы слишком большой жертвой с нашей стороны, но в замке есть и красавица дочь сарацина, тоже язычница. Уж кого-кого, а ее-то следовало бы осчастливить святым крещением и озарить святым духом.
