Кир II Великий, создатель персидской империи Ахеменидов († 529 до н. э.), в своих завоеваниях дошел до берегов Сырдарьи, то есть почти 300 километров на северо-восток от Самарканда, где построил мощную по тем временам крепость Курешата (Кирополь). Эта же самая Сырдарья обозначила границу империи Александра Македонского, который через нее даже переправился в 328 г. до н. э., но слишком далеко не продвинулся и никаких земель там не завоевал. После его смерти возникло греко-бактрийское государство, северная граница которого проходила по этой реке. Правда, оно не просуществовало и двухсот лет, было атаковано и завоевано кочевыми индоиранскими племенами. Ненадолго и на маленьком участке преодолели Сырдарью в I в. н. э. воинственные кушаны, разбитые в IV в. гуннами, которым, однако, не удалось установить контроль над покоренными землями. На прежних границах кушанов остановилась арабская экспансия, равно как и позднее завоевания персидских Саманидов (IX–X вв.), которым обязаны началом своего процветания Самарканд и Бухара, а также тюркская династия Караханидов – первые, кто оставили серьезное описание этих земель. Надменному и предприимчивому шаху Хорезма Мухаммеду (начало XIII в.) тоже не удалось продвинуться далеко за Сырдарью. Получалось так, что Сырдарья долгие столетия была границей миров. О происходившем на юг от нее мы, опираясь на письменные источники, в общих чертах имеем представление. А вот что творилось севернее и восточнее этой реки – на восток от Урала и на север от Китая – оставалось тайной. В современных исторических атласах там находится огромная цветная клякса с ничего незначащим комментарием – евроазиатские кочевые народы степей и пустынь. На этой terra incognita, приблизительно там, где в реку Онон впадает Бальджа, в 350 километрах к востоку от современной столицы Монголии Улан-Батора и в 550 километрах к юго-востоку от берегов Байкала, около 1162 г. – в любом случае между 1155 и 1167 гг. – появился на свет мальчик Темуджин. Этимология этого имени восходит к профессии кузнеца, поэтому в Польше это был бы, скорее всего, пресловутый Ковальский, ничем не приметный житель никому неизвестной страны. Однако на этот раз судьба распорядилась иначе. О его детстве и юности известно немного, поскольку единственное рассказывающее об этом периоде его жизни «Сокровенное сказание монголов» не является источником, заслуживающим доверия, а уж судьбе молодого Темуджина посвящено настолько драматично-романтическое повествование, что его не постыдились бы голливудские сценаристы. Столь же туманна и запутана история его первых военных столкновений, заключенных и разорванных союзов и, наконец, завоеваний. Для нас они, впрочем, большого значения не имеют. Реальная история начинается примерно с 1200 г., когда мы видим Темуджина уже во главе многих преимущественно монгольских племен. Еще пара лет уйдет у него на укрепление своей позиции и разгром завистливых конкурентов. Наконец, в битве, произошедшей где-то в степи в 500 километрах к западу от места его рождения, Темуджин одолел своих самых опасных соперников – Джамуку и Таянга. Говорили, что у его людей (с учетом кузнечных ассоциаций):
Головы отлиты из меди,
Зубила вместо ртов и
Шила вместо языков,
Да железные сердца…
В 1206 г., вероятно весной, хурал, то есть собрание представителей всех племен, – это название использует теперь монгольский парламент, и переводится оно как «национальное собрание», – признал Темуджина предводителем всех монголов и почтительно назвал Чингисхан. Джон Ман уделяет много внимания этимологии этого имени. Но мне только две версии его происхождения кажутся правдоподобными. Первая восходит к слову «tengis», что означает большую воду, море, озеро. В этом случае следует отказаться от символических ассоциаций. Хурал 1206 г. собрался на берегу Иссык-Куля (Голубого озера), а значит, мы имели бы дело с простым описанием факта, то есть «провозглашенный ханом у озера», «великий хан с берега озера». Во втором случае этимология имени связана со словом «tenger» – «небо», «небесный», что явно претендует на титул «небесного правителя», подобным титулом – «Правитель Поднебесной» – величали китайских императоров. Следовательно, имя указывало на амбиции молодого монгольского властителя. Если остановиться на этой версии, то можно сразу сказать, что Чингисхан не посрамил своего имени.
