После чего Алик пролез по фюзеляжу к кабине штурмана-бомбардира. Носовой обтекатель был смят ударом об землю, а верхний люк был открыт. «Похоже, что штурман выпрыгнул», — подумал Алик. Заглянув внутрь, он увидел, что кабина до половины заполнена водой, да так, что разобрать, что там с носовой турелью, было невозможно. «Интересно, а бомбы они сбросить успели? Ладно! Пулеметы и бензин стоят того, чтобы вызвать ребят с грузовиком».
* * *
Мы еще немного поболтали с Трошиным, когда из палатки донесся голос Алика, сильно искаженный динамиком рации:
— Тотен вызывает базу. Тотен вызывает базу.
Метнувшись в палатку, я схватил гарнитуру:
— Арт в канале. Слушаю тебя, Тотен.
— Арт, у нас интересная находка. Бомбардировщик, средний. Похоже, конфеты на месте, есть даже огненная вода, ну и пилы с воздушным приводом на месте.
— Здорово. Давай наводку.
— Девяносто два-ноль восемь, юго-восток. У лужи. Мы на стреме. Встретим.
— Понял тебя! — Я торопливо записал координаты. — Что-нибудь еще?
— Прилетайте на «молнии» — конфет много, и инструмент захватите.
— Овер.
— Роджер. Овер.
Сменив частоту, я связался с командиром и вкратце обрисовал ему ситуацию. Получив добро на вывоз всего ценного с самолета, я кликнул бойцов, и, оставив в лагере троих часовых, мы принялись освобождать грузовик от всего лишнего. Закидав в кузов все канистры, что у нас были, мы впятером выехали на встречу с Аликом. Хорошо, что Казачина оказался в этот момент на базе — ковыряться самостоятельно с такими вещами, как настоящие авиабомбы, мне не очень хотелось.
Казалось бы, семь километров — невеликое расстояние, но на дорогу мы потратили около часа. Пришлось объезжать несколько деревень и пробираться по лесам, да и в чистом поле не особенно разгонишься. Так что с Аликом мы встретились только около четырех часов вечера. Примерно с километра он начал наводить нас по рации, так что на место мы вышли достаточно точно.
Увидев самолет, я понял, что передо мной СБ. Слишком много я в свое время прочитал книг по истории войны, чтобы перепутать. Но вот назвать модификацию или вспомнить какие-нибудь тонкости я не смог — не специалист и не фанат. Помнил я только, что взлетный вес у этого бомбардировщика где-то в районе восьми тонн и скорость была порядка четырехсот километров в час, отчего и считался он в конце тридцатых машиной скоростной. «Странно, в мемуарах жаловались, что СБ легко загорались, а этот, вон, даже с горящим мотором сел — и ничего. Хотя, возможно, помогло то, что упал он на заболоченную пойму реки». Консоли обоих крыльев были обломаны. Попросив бойцов подсадить меня, я забрался на центроплан, где и обнаружил лючки бензобака. Немного повозившись, мне удалось открыть крышку, и в нос ударил резкий запах бензина. Я просунул в бак заборный шланг ручного насоса, правда, пришлось заранее надеть удлинитель, поскольку имевшийся у нас немецкий насос был предназначен для бочек. Несколько движений рукоятью, и из выходного шланга в подставленную канистру потек бензин. «Повезло, что при ударе бак не пробило! А то бы сгорел самолет на фиг», — подумал я. Остановившись, я начал отдавать команды.
— Сомов, залезай сюда! Качай. Вы трое отнесете канистры, как заполнятся, к грузовику и мотоциклу и перелейте топливо в баки. Трошин!
— Да?
— Ты с пулеметом заляг на берегу, через час тебя сменим. Тотен, ты — в карауле за старшего! Ваня, — позвал я Казачину, — бери инструмент и залезай сюда — будем турели с боезапасом снимать. Заодно прикинем, как в бомбоотсек залезть.
После получения приказаний народ зашевелился, и работа пошла значительно веселее. Пятнадцать минут возни с гаечными ключами — и вот мы уже спускаем на веревках верхнюю турель вместе с пулеметом. Конечно, можно было снять только пулемет, благо он на шкворне крепится, но ведь турель можно на грузовик поставить или на «ублюдка»! Позвав наверх Дымова и поручив ему выгружать ленты, мы с Ваней лезем к штурманской кабине. М-да, здесь придется повозиться!
Иван залезает внутрь и, скрючившись, пытается отворачивать болты, которыми носовая турель крепится к самолету.
