— Да. Вот еще что у них в карманах нашел. — И он протянул мне картуз одного из полицаев.
Советские деньги, золотые украшения, авторучка и двое часов…
— А ты что думал, они немцам просто так, из идейности служить пошли? Шваль, она — везде шваль. Не удивлюсь, если они из твоего подотчетного контингента. Может, и наколки есть…
— Я могу посмотреть.
— Вот еще, время на них тратить!
— Эй, старшой, похоже, это — по твою душу… — окликнул меня Люк, показав рукой в дальний конец улицы.
«Черт, не успели!» — подумал я, увидев бегущую к нам Лиду.
Люк вопросительно посмотрел на меня.
— Ну, чего ты смотришь? Не в лес же ее с собой брать? Сейчас что-нибудь придумаю, — пояснил я боевому товарищу. — Да, кстати, а рацию ты включил?
Саня кивнул.
— Ну, и прекрасно. Ждите нас у моста, там холмик рядом есть, помнишь?
Еще один кивок, и мотоцикл сорвался с места…
«Меньше народу — больше кислороду!» — думал я, глядя вслед удаляющимся товарищам.
— Товарищ командииир! — закричала девушка, когда до нас было метров двадцать. — Подождите меня!
«Тьфу, дура… Еще бы по званию обратилась… Деревенские — они не глухие ни разу. И не немые».
Я замахал руками, показывая ей, что неплохо бы помолчать. Видимо, моя жестикуляция была весьма выразительна, так как комсомолка замолчала, только припустила быстрее. Ну, точно — с ГТО у нее все в порядке. Впрочем, как и с фигурой… «Отставить плотское!» — скомандовал я сам себе и нацепил на лицо «постное» выражение.
— Тха… тха… тхаварищ командир, а как же я? — спросила, запыхавшись, Лида, когда подбежала к нам.
— А у вас, Лидия, будет свое задание, особое. Вы только мне на вопрос один ответьте: вас в деревне хорошо знают?
— Да. Моя мама здесь родилась и выросла. Она — дядьки Остапа сестра младшая.
— А где сейчас ваша мать?
— Она в Минске осталась, я собиралась в начале августа домой возвращаться, а тут война. Так что про то, где мама сейчас, я ничего не знаю.
— Как считаете, сельчане вас немцам не выдадут, если вы пока в деревне останетесь?
— Нет, что вы! Как вы только такое о них подумать могли?
— Я — мог. По-вашему получается, что те выродки, которые сейчас во дворе валяются, — не из этого села…
Она потупилась:
— Из этого… но это ничего не значит! Федька — ну этот, которого вы в доме застрелили, он вообще — уголовник. Три года за кражу отсидел, да и остальные — не лучше! А сельчане меня с детства знают и ни за что не выдадут.
— А чем мама твоя в Минске занималась?
— Она врачом в депо железнодорожном работает.
«Полезное знакомство! Надо теле… адрес взять!»
— А как твою маму в городе разыскать, чтобы весточку от тебя передать при случае? Где вы жили?
— Ой, у вас бумага и карандаш есть, товарищ старший лейтенант? Давайте, я нарисую! И адрес напишу!
Достав из подсумка письменные принадлежности, я вырвал из блокнота листок и, помня о конфузе, приключившемся со мной у танка, оборвал росгосстраховскую «шапку».
— На, пиши!
— Я и нарисую, чтобы вы не плутали. — И Лида, присев на корточки, стала увлеченно черкать на листочке, положенном на колено.
«Надо было ей планшет дать», — подумал я, с трудом отрывая взгляд от девичьего декольте.
— Вот, товарищ командир! — И она протянула мне густо исписанный листок. — Я там, на обороте, маме записку написала, что со мной все хорошо. Вы же передадите?
— Обязательно передадим! — горячо заверил я ее.
— А какое мне задание вы дать хотели?
— Слушай внимательно! Эту неделю будешь жить — тише воды, ниже травы! Потом аккуратно. Еще раз повторяю — аккуратно, запоминай, какие немецкие части в округе стоят или по шоссе проходят. Раз в неделю записывай свои наблюдения на бумаге. Карандашом, да не химическим, а простым. Затем сделай из этой бумаги кораблик и отправь его вниз по этой вот речке. — Я показал рукой в сторону речки-переплюйки. — Донесения отправляй обязательно в разные дни недели, но ровно в пять часов вечера. Запомнила?
— Да! Могу повторить слово в слово!
— Повтори!
Выслушав ответ девушки, я добавил:
— И очень прошу, не лезь, куда не надо. Про части узнавай своими глазами и ушами, но с расспросами никуда не лезь. Увидела — хорошо. Не увидела — и не надо. Побереги себя.
