Выпив чаю, кончив разговоры, переходим на "Мусульманина", с моего "разрешения" туркмены устанавливают навес из паруса (называется это "сделать холодок"). Ложимся спать, мне дают подушку, несмотря на мои протесты. Сплю прекрасно, только сквозь сон чувствую укусы комаров.
"Мусульманин" - 7 человек команды с командиром Ходжа-Кули Нуриевым. Все родом с острова Челекена.
16.08.1929
С утра до 2-х часов дня на парусной лодке "Мусульманин", у 26-й пристани. По случаю праздника погрузки нет, поэтому команде делать нечего. Выкупался. Потом - чай с хлебом, пью из своей кружки, мой сахарный песок, хлеб - команды. Разговоры, потом - запись дней, потом - сон, "в холодке".
Проснувшись, снова выкупался и пошел с Нуриевым в город. Сегодня день состязаний на плаванье; гребные и парусные команды водников, горняков, военного флота. Оркестр, мальчишки в воде, зрители на набережной, на пристанях, на шлюпках... С утра, кроме чая с хлебом, ничего не ел, хочу есть, но жду окончания состязаний. Состязания кончаются игрой в поло.
"Мусульманин" принадлежит отцу Ходжи-Кули - кузнецу с острова Челекена. На "усти-кают" (на крыше каюты), кружком, поджав под себя ноги, сидим, едим суп из громадной миски. С нами и капитан Бакинского порта (он временно живет в домике конторы на 26-й пристани). Суп - вкусный, с лапшой, картошкой и мясом. Едим деревянными ложками. Под миской маленькая круглая плетенка из соломы - скатерть (супра). Съели суп - едим отдельно второе блюдо: тоже мясо и картошку. Мне и капитану дают отдельную - одну на двоих - эмалированную тарелку. Капитан не ест, я съедаю все один. После обеда долгие разговоры о распределении фрахтовых денег между командой. Капитан часто по всем поводам восклицает мне: "Вот настоящая коммуна!"
Фрахтовые деньги здесь делятся на равные паи: вся команда получает по паю, один пай идет на продовольствие, один пай - в фонд, на ремонт судна и один - владельцу его.
17.08.1929, Баку
Проснулся около 5 утра от переполоха в порту: гудки, сирены, свистки, в "черном городе" - пожар! Горит нефтяная вышка. Еще темно. Пламя вышки как факел. Мы стоим - пятнадцать "туркменок" у 26-й пристани. Зашевелились пестрые, с цветочками, ватные, ситцевые одеяла, команды проснулись, повскакали с мест. В порту, на пристани - то же самое. Слышим: едут пожарные автомобили, трамваи, идет пожарный пароход. Столб черного дыма от вышки далеко в море... Восход солнца... Пожар потушен. Море - тихое, как розовое масло...
Пришли рабочие-грузчики, заканчивают погрузку "Мусульманина". Поэтому на судне полнейший переполох и сумятица. Подносят ящики с бутылками, бутылки вынимаются и складываются в трюм, каюту тоже заполняют до половины. В 2 часа дня погрузка закончена. Может быть, снимемся сегодня.
...На столе каравай хлеба, принадлежащий береговому матросу. Все проходящие мимо отщипывают. Говорю матросу. Он смеется: "Это ничего, здесь никто не смотрит - твое-мое".
Матросы-туркмены считаются частниками, хотя по сути дела решительно не отличаются от всех прочих граждан СССР. Зарабатывают они в среднем рублей 40 - 60 в месяц. Заборные книжки у них существуют, но дома, на Челекене, из которого они ушли уже 2 месяца назад. И вот, по существующему в Баку правилу, они не могут приобретать в бакинских кооперативах хлеб и продукты по казенной цене, а вольны добывать их где угодно, т. е. у частника по двойной цене и тройной. Положение совершенно ненормальное, тем более что команды всех других судов могут получать хлеб и продукты в кооперативах "КасПО".
Спросил их, почему они не протестуют. "Мы люди темные, а тут надо в Москву писать".
Теперь о вчерашнем случае. Матрос судна "Красная Москва" был послан капитаном на поиски хлеба для 8 человек команды. "Красная Москва" собиралась сегодня уходить и уже взяла отход. Матрос пришел в кооператив и упросил зав. кооператива отпустить ему 12 кг. Тут же в кооперативе нашелся рьяный тип, который задержал матроса и, несмотря на все попытки последнего объяснить дело, потащил его в 18-й район милиции. Здесь был составлен протокол, у матроса отобрали хлеб и документы и арестовали его. Матрос просидел с 10 утра до 4 дня, пока команда через Уполтуркменцика Максимовича не выхлопотала его освобождение. Хлеб и документы, однако, возвращены не были. "Красная Москва" осталась в Баку ночевать.
