Знали, что завтра в газетах будет много лишнего, ненужного и неверного. Решили принять меры к тому, чтобы этого не случилось - надо просмотреть весь материал для завтрашних газет. Тихонов и Никитин поехали по редакциям. Никто не сомневался в том, что Есенина надо хоронить в Москве, а не в Рязанской губернии. Садофьеву поручено было хлопотать об этом в Москве (как оказалось после, Москва сама так же решила).
Около 11 вечера вышли на платформу. Поезд был уже подан, и вагон с гробом прицеплен к хвосту. В 11.15 поезд тронулся. Я протянул руку к проходящему вагону и прошуршал по его стенке. В Москву уехали Софья Андреевна, Садофьев, Наседкин и Эрлих. На платформе остались: Шкапская, Никитина, Садофьева, Соловьев, Вл. Пяст. Пошли по домам.
Газеты этого дня пестрели уже сведениями о смерти Есенина, воспоминаниями, подробностями. Кое-что в газетах было искажено, например, рассказ о стихотворении, будто написанном кровью, и другие мелкие подробности.
Во все последующие дни в клубах, в райкомах, в других местах устраивались вечера памяти Есенина, читались доклады, стихи... До сих пор слово "Есенин" не сходит с уст. Где бы ни встречались люди друг с другом, темы о смерти Есенина не миновать. И не только в литературном мире.
В один из последующих дней по телеграмме из Москвы от похоронной комиссии я получил одежду Есенина из Обуховской больницы - кулек, завернутый в простыню и перевязанный веревкой.
Вещи держал у себя, пока их не взял у меня приехавший из Москвы Эрлих.
И. Наппельбаум сфотографировала лист со стихотворением, отпечаток можно получить у нее.
8.01.1926
Вернувшийся из Москвы Садофьев сделал в Союзе поэтов доклад о похоронах Есенина в Москве. Комнатки Союза были переполнены, редко бывает такое сборище. После доклада читались стихи памяти Есенина.
29.01.1926
На 25 января был назначен большой вечер памяти Есенина в помещении филармонии. Вечер должен был быть устроен Союзом поэтов. Была избрана организационная комиссия, в которую вошли: Садофьев, Лавренев, Фроман, Эрлих, Четвериков и я, однако из-за отсутствия средств - зал стоит 400 руб. - вечер устроить не удалось. Дело передали КУБУчу1, и вечер должен состояться 8 февраля. Поэты будут читать стихи, посвященные Есенину, артисты декламировать стихи самого Есенина.
Записи о встречах с Мандельштамом, беседы с ним, то здесь то там разбросанные по дневнику, а также записки самого Мандельштама, сохранившиеся в архиве, можно собрать в отдельную работу. Мандельштам - человек экстраординарный - не был призван спокойно и постоянно ладить с окружающими его людьми. Но Лукницкого он ценил, и дружеское общение у Мандельштама с ним получалось. Он к этому общению стремился и часто даже был инициатором его. Павел Николаевич, пожалуй, единственный, с кем Мандельштам ладил всегда.
Лукницкому было тяжко вдвойне: он воспринимал не только мандельштамовскую неуравновешенность, но, находясь в "плену" Ахматовой, еще и ее глазами - неоднозначно, противоречиво, в зависимости от ее обстоятельств и ее настроения...
Это можно проследить, читая в е с ь дневник. Но дневник есть дневник, и, пока он не опубликован, читатель найдет в этой книге несколько записей Лукницкого о Мандельштаме вне контекста, как, впрочем, и многие другие записи...
1.02.1926
Встретив на Невском только что вернувшегося из Крыма Осипа Мандельштама и отдав свой локоть его руке, я направился с ним в сторону, противоположную той, куда шел. Обменявшись приветствиями и расспросив о Крыме, я услышал робкую, хотя и торжественным тоном произнесенную, фразу:
- Павел Николаевич, вы не смогли бы одолжить мне денег?
- Сколько, Осип Эмильевич? То, что есть у меня, - в вашем распоряжении.
- А сколько у вас есть? - пытливо заглянул он мне в глаза.
- У меня есть рубль с хвостиком.
- Если б вы дали мне полтинник, я думаю, что этого хватило бы мне.
Мандельштам шел на почту отправлять телеграмму жене, и было у него в кармане девяносто копеек. Но, дойдя до угла Невского и Михайловской, он неожиданно свернул на Михайловскую:
- Давайте зайдем сначала к Александру Николаевичу Тихонову... Он в "Европейской" живет и завтра уезжает.
