Они вошли в просторное помещение с вращающимся над баром светильником, с музыкой, отдающейся толчками в легких. Доузу пришлось почти прижиматься губами к уху собеседника.
– Думаю, если кто в системе и может выстоять против Инароса, так лучшего ни ты, ни я не найдем. Либо с ним, либо отдавайся Свободному флоту и выклянчивай крошки со стола. Только поторопись, потому что я готов поручиться: Холден изничтожит Марко Инароса, даже если ему придется воевать в одиночку, – и очень скоро.
* * *
– Он не справится в одиночку, – говорил Доуз, широко разводя руками.
«Напутствие Бхагавати» тридцать лет принадлежал Карлосу Уокеру, и его эстетический вкус просвечивал в каждой мелочи. Антиударное покрытие стен серого цвета, но такой текстуры, что свет, уловленный плавными изгибами, вздымался и падал барханами огромной пустыни или изгибами нагих тел. Кресла-амортизаторы в рубке вместо утилитарного серого сияли резной бронзой, и близко не лежавшей с составлявшей их металлокерамикой. Из динамиков лилась музыка, столь тихая, что ее можно было принять за игру воображения: арфы, флейта и сухое шуршание барабанчиков. Не столько пиратский корабль, сколько храм. А может быть, здесь нашлось место для обоих.
– Это не повод с ним объединяться, – возразил Уокер, протягивая ему питьевую грушу. Вкус виски оказался богатым, глубоким и сложным. Карлос Уокер, заметив, что гость оценил напиток, улыбнулся. – Я прилетел из уважения к Джонсону. И остаюсь из уважения. Но его недостаточно, чтобы умереть у Холдена на посылках. Вы сами сказали, что Медина слишком хорошо укреплена.
– Я сказал, что она хорошо укреплена, – поправил Доуз.
– Рельсовые пушки расстреляют любой проходящий сквозь кольцо корабль.
– Возможно, – согласился Доуз. – Но не забывайте, что план составлен Фредом Джонсоном. А у Фреда был доступ к Мичо Па и всем ее сведениям об обороне станции.
Задумчивость Уокера выразилась лишь в слегка затянувшейся паузе. Затем он покачал головой.
– Рискованно позволить Марко Инаросу и его флоту играть по-своему. И связываться с ними опасно. Но если один из вариантов требует от меня подставить свой корабль под огонь рельсовых, я не могу согласиться.
– Не каждое сражение выигрывается па поле боя, – сказал Доуз. – Я уважаю вашу осторожность, но Холден ведь не приглашал вас в авангард. Он даже не просил вас войти во врата кольца. Едва ли он потребует подвигов и самопожертвования. Его репутация мне известна, по в переделках, в каких он побывал, не выжить без разумной предусмотрительности. Больше того, без стратегии. Холдену случалось идти напролом, но он человек думающий. Все его дела – от головы.
* * *
– Думаете, он не зол? – говорил Доуз. – Холден так же рвется отомстить, как вы. Все его дела идут от сердца, от нутра, голова вступает уже потом.
В часовне они были одни, не считая портретов Джонсона. В таком святом месте неуместным казалось даже самое застенчивое упоминание мести и насилия, однако горе рядится в самые разные одежды. И начиналось это все с оказания чести покойному. Мика аль-Дуджаили оперся локтями на спинку передней скамьи, глаза у него покраснели.
– Карл со мной говорил, – сказал он. – Сказал, не может стоять в стороне, когда Пояс голодает. А Инарос его за это убил.
– И жену Холдена пытался убить, – напомнил Доуз. Он знал, что это не совсем точно, но сейчас пришло время для широких мазков. – Не потому, что она ему угрожала. И не потому, что ее смерть давала стратегический выигрыш. Просто она его смущала, а он был сильней.
– Инарос оказался не тем, кем мы его считали. Его и сейчас все называют героем. Смотрят на Землю, смотрят на Марс и ликуют. До сих пор ликуют.
– Некоторые еще ликуют, – уточнил Доуз. Так оно и было. Поклонников у Инароса по всей системе насчитывалось столько же, сколько отвернувшихся. Если не больше. – Но дело не в нем. Он символ. Символ человека, вставшего за Пояс. Только этот человек еще не восстал. Это они только так думают.
– Холден его достанет?
– Каждый вдох Холдена – мука для Марко Инароса. – сказал Доуз. И правды в этих словах было, пожалуй, больше, чем во всем, что он наговорил за последние два дня.
