Пепел - страница 12
Гость тихо засмеялся и, хитро поглядев на хозяина, прошептал с притворным удивлением:
– Почему же? Вы, милостивый государь, обещали объяснить…
Шляхтич услышал этот возглас и заметил улыбку, но, не смущаясь, продолжал:
– Почему? А вот почему… Я в Кракове выдержал осаду вместе с братьями из Сандомирского и Краковского воеводства и из Саноцкой земли. Десятинедельный приступ выдержал. На моих глазах изменники впустили неприятеля в город, и нам всем пришлось позорно сдаться. Сложили мы, как бараны, оружие и, запертые в Краковском замке, две недели ждали, что с нами сделают. Три наших конфедератских союза[17] – боже мой милостивый! – разделили, и каждый из них граф велел запереть в отдельных залах замка. Не успели мы войти в эти залы, как из потайных лазеек появилась стража и заняла места у дверей и окон. На следующий день пришел помощник коменданта и приказал приготовиться в путь. Двести семьдесят человек нас, одних шляхтичей-офицеров, вышли через Гродские ворота. А за этими воротами нас ждал конвой из карабинеров. Повели нас по болотам и бездорожью к месту назначения. Потом только дали нам подводы, и так вот, медленно, ехали мы на глазах у людей через Скальбмеж, Сташев, Иваниски… За Сташевым идет лесом большая дорога. Ну, оттуда до родных мест рукой подать. Издали виден Святой Крест… Случилось нам ночевать в местечке Богорые. Вокруг постоялого двора, где мы на конюшне лежали вповалку, стоял караул. Встал я поздней ночью, подошел вплотную к карабинеру, когда тот не ждал этого, и в мгновение ока выхватил у него из рук ружье.
– Он спал? – тихо спросил чиновник.
– Зачем же спать! Стоял на карауле!
– Так как же вы?…
Шляхтич болезненно усмехнулся и хрустнул пальцами.
– Не помню уж хорошо, как все это случилось. Довольно того, что он меня… пустил. Бросился я к двери, прошмыгнул мимо домов, выбежал в поле и давай бог ноги! Солдатики подняли тревогу, давай стрелять в темноте, только и слышу, как пули свистят. Не допустил господь… Притащился я через леса в свои Вырвы, босой, оборванный, голодный. А когда переступил порог этого дома, так и поклялся: «Господи Иисусе, даю теперь тебе обет не уходить отсюда». Вот и сижу, как волк лесной. Я, видите ли, сударь, хлебнул в этом Кракове горячего до слез. А ведь это, примите, сударь, во внимание, было в тысяча семьсот шестьдесят восьмом году. Куда же мне теперь в Краков? Что я там увижу?
– Большие перемены, вожделенные перемены. День семнадцатого августа прошлого года останется навсегда в памяти у всех, кто был его свидетелем. Вся знать Западной Галиции явилась к имперскому комиссару, барону Маргелику, выражая желание присутствовать при въезде его светлости, наместника, князя Ауерсперга.
– Вся знать, говорите вы? Вот как!
– Да. Не все могли быть приняты, особенно в день самого въезда, восьмого августа. Что это было за празднество! Сначала шли в город через мост из предместья Иозефштадт.
– Откуда, простите?…
– Из предместья, которое прежде называлось Подгорьем.
– Прежде называлось Подгорьем?… А теперь Иозефштадтом…
– Цехи, корпус кавалерии, кучера знати, ведущие коней, берейторы, трубачи, за ними польская шляхта на прекрасных конях…
– Берейторы, трубачи и польская шляхта на прекрасных конях…
– Польские дамы в экипажах, свита наместника, наконец, он сам, – а за ним опять корпус кавалерии…
– Клянусь богом, чудное зрелище!
– А в день присяги! От Спишского дворца до костела девы Марии и кафедрального собора в Вавеле[18] стояла шпалерами пехота и кавалерия. Вышли горожане со своими цехами, белое и черное духовенство, депутаты от округов и вся местная шляхта в парадных костюмах, затем все советники губернатора, все чины, академия. Все построились на своих местах. Тишина, мертвая тишина. Вдруг в Вавеле зазвонил большой древний колокол Зыгмунт.
