Кошмар окончился.
Она расплакалась — на этот раз от радости.
На следующее утро, неплохо выспавшись и более-менее придя в норму, она набрала номер Лемешонка.
— Саша, я готова.
— Хорошо. Сегодня у нас что, понедельник? Понедельник, как известно, день тяжелый. Давай начнем со среды. Послезавтра и приезжай. Надо так понимать, все проблемы улажены?
— Да. Еще раз спасибо.
— На здоровье.
— До свиданья, Саша.
— До среды. Жду тебя в восемь утра. Да, подожди, — спохватился он. — Валентина сделала дубликат ключа от входной двери. Сегодня она заедет к тебе после обеда и отдаст его. Будешь дома?
— Конечно, Саша.
Наступила среда.
— Ну, спасибо тебе, Валентина, — проговорил я, протягивая бывшей супруге три зеленые бумажки. — Все было очень вкусно.
— Ой, Саша, здесь же… триста, — растерянно сказала она.
— Где-то так, — согласился я.
— Но у меня не будет сдачи.
— Ладно, — я махнул рукой и великодушно объявил: — Премия.
Экс-жена просияла, сунула баксы в сумочку и поцеловала меня. Почти нежно.
— Ты, главное, когда менять будешь, смотри, где курс выше. А то побежишь в первый попавшийся обменник, — стараясь скрыть некоторое смущение от ее поступка, бросил я.
— Не побегу. Звони, если что, — добавила она с надеждой.
Увы, обрадовать ее я ничем не мог: вакансии сиделки в ближайшие полгода не предвиделось, и ей предстояло возвращаться в пыльный и скучный читальный зал центральной городской библиотеки. Но я все равно сказал:
— Само собой.
Когда она ушла, я задумался.
Мы прожили вместе почти пятнадцать лет. Была любовь, были жаркие объятья, страстные поцелуи… Был сын, который сблизил пас еще больше. С какого дня все пошло не так? Почему? С чего вдруг постель перестала быть для Валентины праздником, сделавшись обязанностью типа стирки или кухни, а поцелуи из страстных превратились в обычные? И с какой поры мелкие разногласия, заканчивавшиеся взаимными извинениями и раскаянием, начали становиться затяжными ссорами, сопровождавшимися угрюмым, напряженным молчанием? Откуда взялись упреки в нехватке денег, хотя человек может заработать лишь столько, сколько может?
Я ни разу не смог ответить себе на эти вопросы. Не смог и сейчас.
А через минуту послышался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.
Прошли две недели ее работы сиделкой.
Она исправно ходила в магазин, готовила еду, делала влажную уборку, стирала, обмывала его тело. Сашка жмурился, как кот, когда ее нежные пальцы касались его кожи. Иногда он брал ее руку и целовал пальцы. Но она не чувствовала ничего из того, что испытывала при этих поцелуях прежде.
Кататься на инвалидной коляске по квартире получалось с трудом, она постоянно натыкалась то на стены, то на шкафы или стулья, и в конце концов Саша стал передвигаться на ней без мотора — просто вращая колеса руками. Чаще всего он выезжал на балкон и просматривал газеты или читал. Детективы, фантастика, любовные романы, свежие журналы, которые Света, обменяв очередную сотню, покупала в книжном киоске, проглатывались им с молниеносной быстротой. Своими впечатлениями о прочитанном он, как правило, не делился, только однажды, бросив на стол переводной романчик какой-то англичанки, проговорил: «Вот это о нас с тобой». Просыпался он рано и, приглушив звук телевизора, чтобы не разбудить ее, принимался щелкать пультом, выбирая подходящий канал.
От мысли о прогулках на свежем воздухе пришлось отказаться: лифта в пятиэтажке не было, а снести с четвертого этажа его, даже потерявшего немало веса, она физически не могла. Зато он научился доезжать на своей коляске до туалета, после чего она, подхватывая его под мышки, пересаживала на унитаз. Она деликатно уходила в это время в комнату или на кухню. Вообще он стал ужасно стесняться — тот Сашка, с которым они когда-то с удовольствием ходили голыми по квартире! — но она понимала, что он стесняется не наготы, а своего нынешнего изуродованного шрамами тела, своих бессильных, с исколотыми венами рук, белых и страшно тонких ног.
Слава теперь звонил ей на его номер и сообщал, что у него все в порядке. По тону сына она чувствовала, что это действительно так. Прошедшее можно было забыть как кошмарный сон.
