— Там темная комната, — сказал Стефан.
Я отпустил портьеру. Он перебирал пальцами заклепки на ремне.
— Значит, в «Курьере» работаешь?
— Искал вакансию и получил место в спортивном отделе.
— После твоей фотовыставки в Осло…
Он встрепенулся.
— Ну, дела шли не так уж удачно.
— Но все же у тебя была персональная выставка.
— Я капитулировал.
— Из-за рецензий?
— Нет. — Он обиженно отвел глаза.
Я остановился перед одной из фотографий.
— Все-таки я не понимаю. У тебя была студия в Осло и персональная выставка, ты мог ездить по всему миру как фоторепортер. Зарабатывал кучу денег. И вдруг все бросил. Живешь в Хёугере с родителями, работаешь в местной газетенке.
Он молчал. Характер у него мягкий, несамостоятельный, заденешь по больному месту — парень сразу лапки кверху. Стефан подошел к аквариуму, принялся кормить золотых рыбок.
— А где сейчас Лена? — спросил я.
Он отставил банку с кормом, сказал:
— Я жалею о случившемся.
— Она сама тебя выбрала. Всё просто.
— Нет, тут было что-то большее.
— Выбрала она тебя, как яблоко. Ты и пальцем не пошевелил.
Он рассмеялся. Смех очень его красил.
— Так что же сталось с Леной? — спросил я.
Стефан разом посерьезнел.
— Знаю, ты жил в Уллеволе[6]. Сам не пойму, почему я к тебе не заехал, — сказал я.
— Выбрось это из головы.
В дверь постучали. Я встал, взял его за плечо и повел по коридору в гостиную. Ларе, Бента, Юнни и мамаша выстроились шеренгой, в бумажных колпаках, с дудками в руке. Я втолкнул Стефана в комнату. Они затянули деньрожденную песню, а потом расступились. За спиной у них на столе красовался кремовый торт с зажженными свечками.
— Задуй свечки! — скомандовала мать и хлопнула в ладоши. Она обожала дни рождения, хотя ее никогда на них не звали.
Стефан огляделся по сторонам.
— Это мне?
Ларе и Бента посмотрели друг на друга.
— Нынче тебе исполняется тридцать один год, — сказала мамаша.
— У меня нынче день рождения? — Стефан растерялся.
После кофе с тортом и вручения подарков мы со Стефаном вышли на воздух. Смеркалось, свет будто медным колоколом накрывал холмы и всю долину. Мы присели на краю газона. Ниже виднелись уступы с цветочными грядками. Колдинги любили цветы. Каждое лето высаживали возле дома множество роз, петуний, тюльпанов, мимоз и крокусов.
— Жить-то где будете? — спросил Стефан.
— Где поселят. В спортзале или в пансионате.
— А как насчет Хуго? У него ведь большой дом.
— Ты, видать, поглупел.
— Он вроде опять с кем-то судился?
— Да, Хуго любит сутяжничать.
— С кем же он судился на сей раз?
— Перво-наперво с охранником. Собрался в Хёугволл на рождественский бал. И у входа затеял перебранку с охранником. Объявил, что имеет право на скидку, поскольку состоит в Хёугволлском благотворительном обществе. А охранник слышать ничего не хотел. Хуго стоял на своем: давай, мол, скидку! — и не желал выходить из очереди. В результате охранник стукнул его по носу, потекла кровь. Хуго подал в суд и получил компенсацию — три тысячи крон.
— У него, кажись, и трудовой конфликт был?
— Ага, он судился с Ларсом Андерссоном, с «Готовым платьем».
Я рассказал, как Хуго устроился продавцом в магазин готового платья. Через год его уволили, потому что он грубил клиентам и постоянно препирался с хозяином, Ларсом Андерссоном. Сразу после увольнения Хуго подал на Андерссона иск, потребовал восстановить его на работе. Андерссон пытался достичь компромисса, но братец мой ни в какую. Обратился в суд по трудовым спорам, заручился поддержкой властей — и, как только суд вынес решение, на следующий же день явился в магазин. За одну неделю, можно сказать, вся клиентура разбежалась. Если кто и заходил, то поглядеть на Хуго. Ларе Андерссон — мужик обходительный и малость педантичный, наверняка старался по возможности угодить всем покупателям. Не больно-то великая личность, но, по крайней мере, честный, порядочный человек. Всего через месяц-другой после возвращения Хуго на работу Андерссон запил, да так, что уже не мог постоянно, изо дня в день, заниматься магазином. Еще через несколько месяцев «Готовое платье» пошло с молотка, а через год Ларе Андерссон превратился в полную развалину и уже не выходил из дома.
