На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными кошёлками и оскоминой на зубах.
Среди дня Павел и Федя собрались по ягоды.
По-осеннему сквозил лес. В воздухе вилась шёлковая паутина.
...Запыхавшийся Данила прибежал в избу к деду:
- Ушёл на болото... За клюквой...
Дед торопливо заходил по комнате, бормоча что-то. Потом остановился, словно устал.
- Данила, - сказал он тихо, - дай его...
- Кого? - так же тихо спросил Данила.
- Нож.
Данила стучал зубами.
- Он... не один пошёл...
- С кем?
- С Федькой. Выдаст...
Дед вздрогнул.
- Обоих! Ну, ступай же! Чего встал, собачий сын?! Стой! Я с тобой пойду...
Бабка Ксения смотрела вслед и крестилась.
... Усталые мальчики возвращались домой. Федя всю дорогу тараторил о всякой всячине. Павел шёл, задумавшись, отвечал рассеянно.
- Паш, а кто быстрей, волк или заяц?
- Волк, наверное.
В берёзовых зарослях, где разветвляется тропинка, увидели вдруг деда Серёгу и Данилу. Павел задержал шаг.
- Паш... Данила драться не полезет? - тревожно спросил Федя.
- Побоится при деде. - Павел всматривался вперёд. - А ты иди сзади, отстань шагов на десять.
Он медленно приближался к старику.
- Набрали ягод, внучек? - голос у деда сиплый, ласковый.
- Ага.
- Ну-ка, покажь... Хватит на деда дуться-то...
Павел обрадованно заулыбался, снял с плеча мешок.
- Да я не дуюсь, дедуня... Смотри, какая клюква. Крупная!
Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.
- Дедуня, пусти руку... Больно!
Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:
- Федя, братко, беги! Беги, братко!..
Данила тремя прыжками догнал Федю...
...На третий день искать братьев в лес пошла вся деревня. Шли цепью, шумя кустами и ветками, тревожно перекликались.
Тихо и пусто в жёлтом, осеннем лесу.
Мотя бежит мимо осыпающихся осин и берёз, мимо колючих елей, ноги утопают в шуршащих листьях. Рядом скачет мохнатый Кусака.
- Ищи, Кусака, ищи...
Пёс виляет хвостом, смотрит на девочку добрыми глазами.
Она на секунду останавливается, озираясь, облизывает сухие губы и снова бежит, бежит... Сколько она уже бежит? Час? Два? Нет, с ними ничего не случилось. Они у тётки в Тонкой Гривке.
Но почему же мать говорит, что их там нет?
- Ищи, Кусака, ищи!
Но Кусаки нет. Где пёс?
И тут донёсся до неё гулкий собачий лай, от которого, кажется, сердце перестаёт биться и сразу делается холодно.
Задыхаясь, она летит на этот страшный вой, раздвигает кусты. Вот... Мешок, рассыпанные ягоды. И кровь на жёлтых листьях.
Павел лежал на них, разбросав руки.
В отдалении, зарывшись лицом в валежник, лежал маленький Федя. Мотя бросилась прочь от этого места. Из широко открытого рта вырвался длинный стонущий крик:
- А-а-а...
Всё остальное было как в дыму. Она не видела и не слышала, как вынесли из леса тела убитых, как вели в сельсовет упирающегося Данилу, как Данила, заикаясь, бормотал что-то о Кулуканове, о деде. Потом задыхающийся Василий Потупчик приволок в сельсовет бледного Кулуканова.
Одёргивая дрожащими руками поддёвку и презрительно глядя на Данилу и деда, Кулуканов проговорил в тишине:
- Не так сработали... Нужно было в болоте под колоду... тогда б и ворону костей не сыскать!
Шёл снег, заметая лес и деревню.
Ветер стучал калиткой, шипел в трубе. Татьяна не слышала его. Металась в постели, и губы шептали в бреду:
- Дети... Паша... Федя...
У постели по очереди дежурили соседки, ухаживали за Романом. В избе было тепло, пахло лекарствами.
Наконец Татьяна открыла глаза. Над ней кто-то заботливо склонился, укутывал одеялом. Она отстранила его, спросила:
- Какой месяц?
- Декабрь.
Татьяна приподняла голову:
- А что... сделали тем?
- Их больше нет...
Татьяна встала, прошла по избе. Роман спал, посапывая. Она подошла к окну, за которым голубел в сумерках снег. Наискось от окна стоит высокий дом с резными воротами. Там жил Кулуканов. Татьяна всматривалась затуманенными глазами в красную вывеску над воротами, разбирала по слогам: «Правление колхоза имени братьев Морозовых».
