Флорентий Федорович не стал настаивать. Вызывала восхищение стойкость мужественного борца, который в крепости находил в себе силы писать лучшие, по его мнению, статьи: «Наша университетская наука», «Реалисты (Нерешенный вопрос)», «Пушкин и Белинский», «Цветы невинного юмора», «Новый тип (Мыслящий пролетариат)», «Прогресс в мире животных и растений», «Исторические идеи Огюста Конта» и другие. Поражался Павленков и поистине удивительной работоспособностью Писарева, который в продолжение своей шестилетней литературной деятельности написал и перевел более четырех тысяч страниц.
«Да, переговорить бы с Дмитрием Ивановичем», — думал Павленков.
Но обстановка складывалась так, что не только переговорить, но даже и связаться с ним стало невозможно. «Как быть? Что если изменить порядок выхода томов? Пусть вторая часть задержится, выпустим сначала третью. Статьи, входящие в нее, пожалуй, написаны не так задиристо, а, следовательно, и шансов больше на беспрепятственный выход книги».
Флорентий Павленков еще раз прочитал четыре критические статьи — «Сердитое бессилие», «Промахи незрелой мысли», «Роман кисейной барышни», «Пушкин и Белинский».
«Есть, конечно, небесспорные суждения, — думал он. — Но ведь это мнение автора. И оно имеет право на существование. Публика сама в состоянии разобраться, что истинно, а что нуждается в уточнении. В целом же, серьезных претензий у цензоров не должно быть. Не знаешь, правда, к кому она попадет в руки. А от этого так много зависит».
Третью часть сочинений Флорентий Федорович послал в цензурный комитет в мае 1866 года. К сожалению, опасения, возникшие у него перед отправкой с нарочным третьей части в цензуру, оправдались. Книга попала на рассмотрение человеку, ранее служившему цензором в Санкт-Петербургском цензурном комитете, а после 1866 года, после принятия нового устава по печати, ставшему членом совета нового Главного управления. Человеком этим был не кто иной, как писатель И. А. Гончаров. К «Русскому слову», в котором сотрудничал Д. И. Писарев, да и вообще к творчеству радикально настроенного критика он относился с нескрываемым неодобрением. Не изменилась эта позиция и на сей раз. Вот что писал И. А. Гончаров 17 мая 1866 года в своем отзыве на писаревскую книгу: «Эта часть представляет ряд критических этюдов о сочинениях Ключникова (роман Марево), Помяловского, графа Льва Толстого, наконец, большая статья посвящена характеристике Пушкина и Белинского. Г. Писарев, со свойственной ему заносчивостью (но не без дарования и живой выработанной речью), разрушает господствовавшие доселе начала критики и эстетический вкус и смело ставит новые законы или, по крайней мере, старается установить новую точку зрения на произведения изящной словесности. Особенно строго и разрушительно относится он к Пушкину и к его времени, беспощадно глумясь над собственными взглядами Пушкина на жизнь и общество, над понятиями того времени, особенно над чувствами и ощущениями поэта, и даже часто над формой, в которой они отражались. Он на ту эпоху смотрит как на эпоху умственного сна России, поэтому неумолимо преследует всякое, по его мнению, фальшивое проявление жизни вообще, убеждений, верований, мыслей и проч. Самого Пушкина разумеет как рифмоплета, как поверхностный, слабый и мелкий ум, неспособный сознавать и оценить серьезных явлений и потребностей своего времени. Г. Писарев особенно издевается над Евгением Онегиным, представляет его как ничтожную личность и называет филистерами всех поклонников этого романа и самого Пушкина тоже».
Указав далее, что все включенные в сборник статьи были помещены с дозволения цензуры в «Русском слове», что в своем роде, по части эстетики и критики художественной словесности, они отвечают общему направлению этого журнала, то есть его крайним отрицательным началам, писатель-цензор в то же время давал заключение не препятствовать выходу книги. «…Противного цензурным правилам в этой 3-й части сочинений г. Писарева нет, и она не может подлежать ни административному, ни судебному преследованию. Только на стр. 222 и 223 есть несколько строк, которые едва ли были на рассмотрении предварительной цензуры, иначе подверглись бы исключению. Издеваясь над Пушкиным за стих “Печной горшок тебе дороже, ты пищу в нем себе варишь”, г. Писарев спрашивает поэта: не в бельведерском ли кувшине варит сам он пищу и прибавляет, что, по справке у повара поэта, оказалось бы, что сын неба, то есть поэт съедает в один день столько, что стало бы рабу с семейством на неделю, что червь земли живет впроголодь, а сын неба жиреет и т. п.
