К первым числам июня все войска Южного фронта оказались в крайне тяжелом положении. Противник продолжал прочно удерживать инициативу. Шесть армий Южного фронта, действуя разрозненно, с упорными боями отходили на новые рубежи в расходящихся направлениях: 2-я Украинская советская армия — на запад, на екатеринославском направлении; 13-я — на северо-запад, к Купянску; 8-я — на север, на воронежском направлении; 9-я — на северо-восток, на балашовском направлении; 10-я — на северо-восток, на царицынском направлении; 11-я Отдельная армия отходила к Астрахани.[7]
В эти тревожные дни в Мелитополе был объявлен набор добровольцев в Красную Армию. На улицах города появились воззвания и плакаты. На плакатах, изготовленных местной художественной артелью, был изображен изможденный персонаж в красноармейской форме, которого душил свирепый мордоворот в золотых погонах. «Товариш, помоги братьям по классу!» — гласила подпись. Однако пункт записи добровольцев, расположенный в здании ревкома, оставался пустым. Городские обыватели к воззваниям и красочным плакатам отнеслись равнодушно. Оказать помощь братьям по классу изъявило желание с десяток человек, среди них парочка лохматых студентов-недоучек, несколько темных личностей, похожих на уголовников, и двое-трое хитрых мужичков из пригородных сел.
Все эти дни Игнат Булыга, председатель комиссии по приему добровольцев, был мрачнее тучи.
— Сволочи, думают, что на печках отсидятся, — цедил в адрес обывателей хмурый председатель и зло добавлял: — Ничего, кадеты придут, они вам дадут прочухаться!
В свою очередь предревкома Лев Шлейман был настроен более оптимистично.
— Энергичней, энергичней действуйте, товарищ Булыга. Сильнее налегайте на агитацию среди масс. Верьте в силу революционного слова, — всякий раз, заглядывая в комиссию, требовал кучерявый Шлейман, а завидя в помещении Павла Судоплатова, тут же указывал: — Вон у вас мальчик без дела околачивается. Иди, мальчик, расклей в городе пачку воззваний.
— Не пролетарская личность этот Шлейман, — после ухода предревкома неприязненно замечал Булыга. — Я ему толкую, мол, добровольцев надо среди рабочих набирать. А он ставку на обывателей и гнилых интеллигентов делает, дескать, их тоже следует в вооруженную борьбу вовлекать. Не мешало бы об этом товарищам из ЧК сигнал дать.
— Не помешает, это никогда не помешает, — соглашались с ним члены комиссии, старые пролетарии.
В середине июня под Мелитополем упруго загремела артиллерийская канонада. Через город потянулись отступающие части 2-й Украинской советской армии. Бойцы шли без строя, смертельно уставшие, многие в кровавых бинтах и грязной, изодранной форме. Некоторые из них срывали свою злость на мелитопольцах интеллигентного вида. Нервные бойцы, под одобрительные реплики из рядов отступающих, кулаками и прикладами избивали подвернувшихся под горячую руку горожан.
На подводах везли раненых красноармейцев. Одни лежали с закрытыми глазами, безучастные ко всему. Другие стонали, плакали и материли остановившихся возниц:
— Трогай, шкура, чего встал! Золотопогонным нас оставить хочешь?!
Рысью шла конница. С грохотом проносились тачанки и артиллерийские упряжки. Пара медлительных волов тащила заглохший броневик.
— Цоб, цоб-цобе, — подгонял животных водитель бронемашины, одетый, несмотря на жару, в кожаные краги, тужурку и галифе.
Днем 26 июня из города вместе с отступающими красными войсками уходил рабочий отряд под командованием Игната Булыги. Рабочие в ожидании команды толпились во дворе механических мастерских. Тут же сгрудились члены их семей. Слышался негромкий говор, слова прощания, плач.
В прокуренном кабинете бывшего владельца мастерских командир отряда кричал в телефонную трубку:
— Что?! Говори, товарищ, громче, не слышу! Разоблачили, говоришь. К стенке, шкуру! Что, уже поставили? Это хорошо. Хорошо, говорю!
Закончив разговор, Игнат Васильевич обвел присутствующих в кабинете суровым взглядом и сообщил:
— ВЧК проверили наш сигнал. Шлейман, товарищи, оказался матерой контрой, замаскировавшимся эсдеком. Чекисты вывели врага на чистую воду, — затем он обратился к Павлу Судоплатову: — Ну, Павлуша, давай прощаться. Мы сейчас выступаем. Встретимся, когда разобьем белокопытых.
