Они помолчали.
— Прости, сказала она, — это, наверное, не лучшее время для подобных воспоминаний.
— Это моя вина, — сказал он. — Я задал вопрос.
— Тебе никогда не хотелось вернуться в Россию? — теперь она меняла тему. — Прости… Тебя, наверное, все время об этом спрашивают…
— Во сне. Много раз. Я там оказываюсь автоматически раза два в неделю. Без визы.
— А в жизни?
— Помнишь про "дважды войти в одну и ту же реку?" Время — это река. Той страны уже нет, она утекла.
Было что-то бесконечно меланхоличное в их чувствах. Какая-та довременная разлука, прощание. Перерасход адреналина? Потолок высоты?
— Как Ирен?
— В Антибе. На фестивале. Её божество играет — Хорас Сильвер.
— Ты не любишь джаз?
— Так… Больше классику. Я тебе должна что-то сказать…
Он положил вилку.
— Я беременна.
— Уже? — автоматически выдал он и тут же пожалел. — Прости. Твой бой-френд?
— Я не знаю, — сказала она. — Быть может, Хаппи…
— Хаппи? Хаппи! — Ким чувствовал, как глаза его лезут из орбит. Его перекосило, как от стакана уксуса.
— Мы виделись в Париже. Перед тем, как он улетел. Но я не уверена.
У Кима тряслись руки. Ему стало жарко.
— Этот джанки!
— Он лучше, чем ты думаешь…
— Вот почему, когда я тебя спросил насчет пилюли, ты сказала, что это не имеет значения?
Она не ответила.
Сквозь неожиданную волну ревности до Кима медленно начало доходить, что он не имеет на нее никакого права. Что она так же свободна, как и он. Что она может в любой момент встать и уйти. Из ресторана. Из его жизни. Что единственное, что они могут сделать, это вместе согласиться на общую несвободу…
— Быть может, это меня не касается, но что ты собираешься делать? сказал он деланно непринужденным голосом.
— Конечно, это идиотизм, но я бы хотела, — сказала Дэз, все еще не поднимая глаза — чтобы это тебя касалось.
— О, Дэз, — сказал он, опрокидывая бокал, задирая скатерть, ища соль, через стол притягивая ее к себе, чувствуя, как смешиваются вместе ненависть и нежность. — Дэз…
— У тебя рукав плавает в соусе, — хмыкнула она, то ли плача, то ли смеясь…
* *
— Ты знаешь, — сказала она ему гораздо, гораздо позже. Они стояли на пустой зимней площади перед собором Св. Стефана в столице шоколадных тортов и вальсов. — Ты никогда в жизни не сказал мне люблю! Впервые ты произнес это слово, когда мы с тобой ругались. Расходились… Вот тогда ты и сказал: "Je ne t'aime plus!" И я была счастлива! Задним числом ты все же сказал — я тебя любил, это теперь я тебя не люблю. Поэтому мне было легко. Я знала, что все начнется сначала….
Он смотрел на заснеженную брусчатку площади. От самых дверей собора до пустой стоянки фиакров все было покрыто осколками бутылок из-под шампанского и дешевых бокалов. Новой Год. Пей и бей!
— Я бы пропустил стаканчик горячего вина…,- сказал он, подставляя лицо снегу. Длинные белые нити, закручиваясь, уходили высоко в черное небо. На улице не было ни души. — Где-то здесь недалеко есть подвальчик: мрак, облезлые стены, старые афиши и старая же музыка. Как ты любишь. Он взял ее под руку.
— Подожди! — остановила она его. — Поцелуй меня.
Её лицо было горячим под этими снежными струями. Горячими были ее губы и ее грудь под мехом распахнутой шубки. Снег таял у них на щеках, на лбу, они чувствовали его пресные щекочущие ручейки на губах, шее, за воротом.
— Пойдем! — наконец, задохнувшись, сказала она. — Я хочу быть пьяной. Я счастлива сегодня. Ты знаешь, я столько раз была счастлива с тобою. И каждый раз по разному. Но когда ты меня мучаешь, когда я сама мучаю нас, мое несчастье всегда одинаково…
— Ты случайно не читала Толстого последнее время? — хохотнул он и, обнявшись, они побрели к проему полутемной улочки под еще сильнее повалившим крупным теплым снегом.
* *
Пассажиры спали. Лишь один, с голубым свечением на лице, уткнувшись в компьютер, бодрствовал. Ровно, почти неслышно, гудели моторы. Время от времени "боинг" трясло, и тогда двигатели оживали, в проходе появлялся стюард, исчезал, возвращался с бутылкой минеральной, склонялся над чьей-то седой головой.
"Je ne t'aime plus…"
Эктохром их рая выцвел не сразу.
Есть такие удачные песни — простенький их текст кажется наполнен тайным смыслом, а мелодия действует прямо на артериальное давление и количество гемоглобина в крови. Непонятно почему, вернее, непонятно как, но эти песни вызывают ощущение счастья и грусти. В них слышен шелест листвы ночных садов, хруст гравия на дорожке, спускающейся к морю, быть может приглушенный смех, мягкий стук дверцы автомобиля, чье-то с ритма сбившееся дыхание…
