— Ну что? Побежали? — неизменно произносил он одну и ту же фразу.
И оба они по счету Алексеева: «Раз, два, три!» — срывались с места и мчались наперегонки мимо корпусов по двору.
Первое время жильцы авиационного городка удивлялись такому чудачеству, смотрели на Левку и Алексеева как на сумасшедших, но со временем привыкли и перестали обращать внимание. Отец, бывало, только посмеивался. Радик смертельно завидовал, мать сперва возмущалась, ахала, потом махнула рукой.
Дворник Мурад Шакиров уже стоял во дворе. В зависимости от времени года он отставлял в сторону метлу, лопату, шланг, лом или скребок и наблюдал, как длинный костлявый Алексеев и невысокий крепыш Левка то бегут под проливным дождем, перескакивая через весенние пузырящиеся лужи, то растираются докрасна снегом, кряхтя, хохоча, смешно подпрыгивая, поеживаясь от лютого уральского морозца, то крутятся на турнике в лучах июльского солнца...
— Шайтаны! Видит аллах, шайтаны! Без штанов. Ай, шайтаны, — приговаривал Мурад не то восхищенно, не то неодобрительно, причмокивая языком.
В это утро Левке сквозь сон показалось, что это Алексеев стучит в потолок щеткой. Он сел на кровати, протер глаза. Сверху и по лестнице раздавался топот ног. Распахнулась дверь, заглянул дежурный.
— Подъем! Едем в детдом. В Круглоозерное. В отдельном вагоне.
Весь день прошел в сборах. Только к вечеру ребят вывели на улицу. Моросил дождь.
На некоторых домах уже вывесили красные флаги, укрепили лозунги и призывы ЦК ВКП(б), портреты вождей. Над клубом светился транспарант «XX лет Октября».
Из-за поворота, разбрызгивая лужи, проехал грузовик, украшенный флажками, кумачом и хвоей, с громкоговорителем над кабиной шофера.
«Хорошо бы дождик кончился, — подумал Левка. — А то размоет портреты над ДКА. Пожалуй, рановато их вывесили...»
— Сейчас будет автобус, — сказал за Левкиной спиной Борис Борисович.
Левка обернулся, глянул на высокий каменный забор, большие тесовые ворота, проходную будку. В честь праздника над воротами были прикреплены две красные звезды из кумача с лампочками внутри. Между звездами — транспарант с надписью: «Укрепим силу и мощь первого в мире социалистического государства!»
«Недолго тут побыл, а жаль расставаться, — подумал Левка. — Особенно с Бор Борычем... Да и Цибулю жаль...»
В стареньком автобусе ребят отвезли на станцию. На запасном пути стоял одинокий отцепленный вагон, внутри которого мерцал слабый свет.
— Садитесь, — пригласил ребят Борис Борисович, после того как их пересчитали.
Вагон освещался двумя фонарями, густо засиженными мухами. В каждом фонаре горело по огарку свечи. Дети и эвакуаторы расположились на нижних полках, тут же сложили вещи. Половина вагона осталась незаполненной.
Мы едем, едем, едем
В далекие края,
Веселые соседи,
Хорошие друзья, —
хмуро продекламировала Сабина, остановившись с узелком в руках посреди вагона.
Левка посмотрел на девочку с жалостью. Ее сестренку три дня назад увезли в другой детский дом.
Он лишь на секунду представил себе, что его вот так же, как Сабину с Евой, могут разлучить с Радиком, и ему стало страшно.
— Садись напротив, — пригласил он Сабину, — рядом с Радиком.
— Красота, а не вагончик! — сказал, подходя, Васильев, с которым Левка успел подружиться. — Со всеми удобствами. И билет брать не надо. Я в гости. Не возражаете?
И сел рядом с Левкой.
— А что? Вагончик как вагончик! — сказал Левка. — Обыкновенный, бесплацкартный, для курящих.
— С удовольствием закурил бы, раз вагон для курящих, — промолвил Васильев, поглядев на двух проводников, дымящих у дверей в тамбур. — Настроение подходящее...
— А ты умеешь курить-то?
— Не пробовал... Но, думаю, сумел бы...
— И я бы закурила, — протяжно сказала Сабина.
— Да будет вам, дураки, — сказал Левка. — Что хорошего?..
— А ты пробовал?
— Нет.
— И я бы закурил, — сказал Радик. — Я пробовал! Мирово!
В вагон вошел Борис Борисович.
— Ну, вот и все! Может, навещу вас как-нибудь в детдоме. Счастливого пути! Паровоз, как я выяснил, подадут утром. Ложитесь спать. Поздно.
Он пожал руки ребятам и эвакуаторам, повернулся, пошел к двери, но, вспомнив что-то, похлопал себя по карманам кожанки, вытащил какой-то пузырек, передал его Васильеву.