Я встала с кровати, зажгла свет и посмотрела на себя другими глазами. В отражении зеркала. Я опустилась. После родов стала тяжелее на два килограмма. Не слишком заметно, но это превратило меня из тоненькой девушки в тетку. Стала носить офисные костюмы и брюки. Моя одежда стала арифметически выверенной, обесцвеченной и скучной. Я превратилась в асексуальную геометрическую фигуру. Без вкуса, цвета и запаха. Я стала среднеарифметической женщиной, теряющей признаки половой идентичности.
У меня отросли волосы, я свинчивала их в тугой узел на затылке. У нас был обязателен дресс-код, он распространялся и на прически. Я ходила с такой прической круглосуточно. Даже не помню, когда последний раз я носила распущенные волосы. Я распустила волосы. В отражении зеркала они рассыпались по плечам, тускло блестя в электрическом свете.
Я посмотрела на себя другими глазами и потеряла уверенность в себе. Разом. Я была отвратительна самой себе. Я стала снулым тунцом из консервных банок Уорхолла. Я выключила свет и упала на диван, сложив на груди руки замком. Во мне растекался липкий, тягучий страх. От солнечного сплетения по всему телу. Холодными, мертвенно-серыми клубами густого тумана по узким, бесконечным коридорам моего тела. Как в моих снах. Только сейчас без цвета, запаха и вкуса.
Я только сейчас поняла, что отвратительна самой себе, но гораздо раньше я стала…
Нет! Лучше не думать!
Вдруг у него другая женщина? Зачем я ушла? Мне можно было и не уходить. Это не имело значения. Я могла ехать куда угодно. Как я сразу не поняла?
Я не спала до самого утра. Ждала, что мой муж придет. Он не пришел. Я так и заснула с руками, сложенными замком на груди.
Я снова была в сказочной стране. Только совсем одна. В эпицентре взбесившейся природы. Буря визжала, верещала, выла безумной падучей ведьмой. Она заволокла все пространство самой собой до самого горизонта. Вокруг моей оси. Все было в серой, желтой, бурой земле, пыли, песке и мелких камнях. От земли и до самого неба. Сплошной, могучей стеной. Высоко в небе, далеко-далеко, растекался слепящий красный туман. Буря хлестнула меня бешеным ветром яростно и неистово, и меня завалило камнями. Погребло под грудой камней, и я перестала дышать от их свинцовой, жаркой тяжести. Меня завалило внутри ее жаркими, мокрыми камнями, сдавив живот, как губку. Из меня вытекала горячая вода, оставляя вместо себя жаркие камни.
Я открыла глаза и увидела два вздыбленных бычьих загривка. Распаленные, разъяренные, взбешенные. И боль в их глазах. Я обхватила спину быка и подставила бедра. Мне нужно было вырвать эту боль, чтобы получить наслаждение. Чтобы узнать, что он со мной.
— Почему ты не хочешь, чтобы я ехала на охоту? — спросила я. Хотя я знала ответ. Не знаю, зачем я спрашивала?
— Тебе этого не понять.
— Скажи.
— Я могу сказать, но ты не поймешь.
— Из-за того, что вы с моим отцом не ладите?
— Это не главное.
Тогда я ответ не знала Я вообще не знала, что он имел в виду. Мой муж был черным ящиком, который затерялся рядом со мной. Мне его было не найти. Я повернулась к нему спиной, чтобы не видеть глаз. И я не хотела, чтобы он видел мои глаза. Я хотела правды, но я ее боялась.
— Я красивая? — спросила я, и мой голос дрогнул.
Он провел пальцами по моей лопатке, очертил пальцем круг и осторожно коснулся его губами.
— Я от нее с ума схожу.
— От кого?
— От родинки на твоей лопатке! — засмеялся он.
— И все?
— Все.
Я развернулась к нему.
— Морда наглая!
— Поедем вдвоем?
— Ладно! — засмеялась я.
На следующий день я позвонила папе и сказала, что ехать на охоту не могу. Он бросил трубку, не выслушав меня до конца. Мне хотелось ему объяснить, но он бы не понял. Наверное.
* * *
Мы поехали в чужую страну. На озеро. Большое, чистое, холодное озеро в чаше из высоких гор с ледяными шапками даже летом. По дороге, застеленной зеленым ковролином. Природа не успела выровнять, отлевкасить, отштукатурить себя для туристов. Она плыла высокими зелено-голубыми холмами вдоль текущей реки. Река была в сговоре с холмами и с долиной, по которой она текла, как тать в нощи. В неведомых, потайных местах речной долины зрели сизовато-зеленые маки, лопающиеся густым млечным соком. На прожилках их листьев росли редкие волоски, совсем как у фаланг. У снотворных маков все сизое: и стебель, и листья, и бутоны. И цветы их неприметные, белые или розовые, с фиолетовой крестовиной посередине, как у треф. Зато маковый сок — густой и белый, оставляющий на ладонях грязные липкие пятна. Его лучше не пробовать, у него вязкий вкус несбыточной мечты. Она пачкает душу такими же грязными пятнами.
