Тщетно.
Самое глубокое ее горе Бог не уврачевал. Самый громкий плач не услышал. Самое желаемое чудо – не сотворил.
Где твой Бог, Авраам? Авраам, муж мой…
– Где Сарра, жена твоя? – вопрос странника перебил ее мысли.
– Здесь, в шатре.
Женщина отпрянула от завесы. Зачем она им понадобилась?
Как будто зная, что Сарра слушает за завесой, гость повысил голос:
– Я опять буду у тебя в это же время через год, и будет сын у Сарры, жены твоей.
Что он говорит? Сарра рассмеялась. Мне ли иметь детей? Утроба моя завяла. Иссякла. И Авраам уже стар. Что он говорит? Зачем? И кому? Моему мужу? Обо мне? О Сарре?
Злой смех сотрясал ее худые плечи.
Лучше бы он сказал эти слова Агари!
Агарь молода. Агарь – мать. У Агари – сын.
Сердце Сарры екнуло от боли.
Когда женщина не может подарить мужу сына, она начинает терзаться виной. Авраам, Божий слуга, друг, избранник, а она – Сарра – мертвая лоза, без ягод и сока. Она винила себя, корила, мучила. Иногда ей казалось, что стало бы легче, если бы муж нашел себе другую жену, жену, способную родить ему наследника. Но Авраам любил Сарру. И эта его верность и непоколебимое упование еще больше усугубляли терзания Сарры. И как-то она решила отдать мужу в жены свою служанку – юную Агарь. Это решение, конечно, было порывом, попыткой загладить вину, среди своей мелкоты проявить великодушие. Потом, здесь не было греха, такова была традиция их народа. И Авраам в какой-то момент поддался на уговоры жены. Но когда Агарь понесла и чрево ее стало округляться, Сарра укололась о шип своего великодушия. Было так больно, что по ночам она выла от тоски. И родившийся сын Агари, такой плотный, живой, орущий, настоящий ребенок, вместо долгожданного облегчения принес Сарре чувство зависти и отчуждения. Да, он походил на Авраама, он так же сдвигал брови и держал свою голову. Но в его лице отразились и черты Агари, простой служанки, простолюдинки. А черт Сарры в нем не было. Ни одной.
Сарра снова засмеялась. Нервно и холодно.
– Отчего это рассмеялась Сарра, сказав: «Неужели я действительно могу родить, когда я состарилась?» – спросил один из странников. – Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и у Сарры будет сын.
Авраам повернул голову к шатру. И Сарра, смутившись, вышла.
– Я не смеялась, мой господин, – тихо произнесла она, побледнев.
Но гость сказал:
– Нет, ты рассмеялась.
И посмотрел на женщину. Внимательно и твердо.
Сарра не отвела глаз, как полагалось жене. Что-то притянуло ее взор к лицу этого странника. Оно было необычным, это лицо. Как пламя огня, оно горело, менялось и в то же время оставалось неизменным. В этом лице читались Всеведение, Премудрость и Любовь.
Растерянно женщина снова поклонилась и быстро засеменила в шатер.
Ужас охватил Сарру. Но не тот сковывающий страх, который она испытывала от своего неплодства. А ужас, который охватывает, когда сталкиваешься с Вечностью. С Тайной. И с Истиной. С Тем, Кто намного выше тебя и чище. С Тем, Кто знает о тебе все. С Кем ты всю жизнь боролась, и Кто, несмотря на то что может с легкостью раздавить тебя, дарует тебе жизнь и Свою верность.
– Господи, – зашептала она, очутившись одна. – Господи!
Впервые за многие годы она произнесла имя Бога. И произнесла не с обидой и укором, нет. В ее голосе слышался трепет.
Слезы захлестнули ее. Чистые, теплые слезы.
Она оплакивала не себя, не свою молодость, не свои растраченные впустую года, она плакала о своей душе, ставшей вдруг такой маленькой и ничтожной. Она плакала о своей вере, за годы свернувшейся в жалкий комок. О своей любви, растрескавшейся, как выжженная солнцем пустыня. О дороге, которую она потеряла. О надежде, которую убила в себе.
Она плакала и плакала, повторяя имя Божие. Пока в сердце ее не пришла тишина.
* * *
Через год, когда Сарре исполнилось девяносто лет, у нее родился первенец. Сарра нарекла сына Исааком – в память о своем смехе.