ЦДК, сформированная в своем нынешнем виде еще в конце 1970-х гг., была рассчитана на реалии давно минувших дней, когда чиновники и горожане сосуществовали в рамках единых трудовых коммун, когда не было потоков рабочей силы, товаров и капитала, и когда «коррупцией занимались индивидуальные лица или немногочисленные группы». По словам Флоры Сапио, эксперта по вопросам работы ЦДК, типичный штатный сотрудник комиссии — это, так сказать, «коммунист общего профиля», то есть с невысоким уровнем образования, слабой или вовсе отсутствующей юридической подготовкой и скудным набором специализированных следственных навыков. Коррупция в современном Китае — с его разбухающим богатством, непрерывно развивающейся бизнес-структурой, неприступными правительственными империями, массивными монополиями и глобальным размахом — попросту оставила традиционные коммунистические методы плестись в кильватере.
Официальные антикоррупционные кампании невольно укрепляют такое впечатление; сотрудники комиссии выглядят изнуренными героями, которые преодолевают немыслимые трудности и чуть ли не в одиночку сражаются с окопавшимися взяточниками. В 2005 году широкий отклик в местных СМИ получило интервью с Ли Юсином, старшим антикоррупционным работником провинции Чжэцзян. Ли посетовал, что на протяжении восьми лет подряд у него ни разу не было выходного дня. Он до сих пор обитает в ветхом деревянном домишке в Тайчжоу, довольно богатом городе. Вся его мебель — залатанный диван, ржавый холодильник и сломанный телевизор. Угрозы не дают жене спать: она то и дело просыпается и кричит от страха. Но Ли не сдается. «Когда личные потребности кадрового работника вступают в конфликт с нуждами организации, он обязан подчиниться интересам организации, — говорит Ли. — Если кто-то боится смерти или опасается потерять свою должность, такому человеку противопоказано работать начальником дисциплинарной комиссии».
Чтобы уравнять шансы сторон, партия позволяет ЦДК работать весьма жестко. Право проводить административные аресты — самое пугающее оружие в арсенале дисциплинарной комиссии. Когда она стучится к тебе в дверь, можно забыть про юридический антураж и процессуальные нормы. Следуя процедуре, именуемой шуангуй (двойной регламент), комиссия, по сути, похищает подозреваемое должностное лицо и держит его до тех пор, пока не будет вынесен вердикт: передавать дело в прокуратуру или нет. В случае шуангуя человек не может ни сообщить об этом семье, ни нанять адвоката, причем срок задержания разрешено продлевать до шести месяцев — без какого-либо участия правоохранительных органов.
Впрочем, забота о благополучии злосчастного чиновника все-таки проявляется. Такие паралегальные ограничения свободы, напоминающие домашний арест, дозволяется осуществлять где угодно: на работе, в общежитии, да хоть в больничной палате, но только при одном условии. Задержанный должен постоянно находиться в одноэтажном здании (или, по крайней мере, на первом этаже), а то в конце 1990-х гг. уж очень много чиновников свели счеты с жизнью, выпрыгивая из окон своих высотных узилищ. По сообщению мисс Сапио, сотрудники комиссии следят за «шуангуйцами» даже в туалетах. «Лишение сна, круглосуточные допросы и умелое сочетание грубого и мягкого обхождения» (то есть все методики, что вошли в политический обиход благодаря установке администрации Буша на безжалостное преследование террористов) давно уже получили статус легитимной практики в Китае, когда речь идет о подозреваемых, задержанных решением партии. В редких случаях, если чиновники проявляют особо активное желание сотрудничать, им дозволяется вернуться на прежнюю должность. Но очень мало сыщется тех, чья карьера шла в гору после шуангуя. Вообще говоря, такие мероприятия могут быть опасны для жизни и уж как минимум навсегда оставляют психологические рубцы. В то же время шуангуй, как ни парадоксально, является последним шансом спасти свою шкуру.
При полном отсутствии судей и присяжных вердикты комиссии выносятся на публику посредством необычного механизма: объявлением об исключении из партии. Лишь тогда дело передается в прокуратуру. Исключение из партии в связи с коррупцией равносильно судебному решению о виновности подсудимого, хотя собственно процесс и формальное вынесение приговора вполне могут состояться лишь несколько месяцев спустя. Как только чиновника передадут в судебную систему, его судьба практически определена. «Во время шуангуя человек еще пытается обрести личную свободу или хотя бы отделаться понижением по службе, — говорит пекинский адвокат Цянь Леян, работающий госзащитником обвиненных чиновников. К тому моменту, когда дела попадают к судьям, — продолжает Цянь, — спор ведется не о виновности или невиновности, а о длительности тюремного срока. — После передачи в руки судебной системы чиновник теряет всякую надежду. Это означает конец политической карьеры. Как правило, когда я принимаю такое дело, клиент находится в состоянии глубочайшей депрессии».
