— Может быть, она не хотела возражать старику?
— Все может быть, — ответил Эдвард. — Если бы не это, то дал бы голову на отсечение, что видел ее на варшавских теннисных кортах…
— Она же подтвердила, что была там.
— Да, это верно, — проговорил Эдвард. — Но сам я до войны никогда не был в Варшаве. Это значит, что я видел ее там уже во время войны, года полтора назад. А в это время, как известно, все варшавские теннисные корты заняли немцы и вход туда полякам был запрещен. Так почему же она утверждает, что ни разу не приезжала в Польшу, тогда как я точно видел ее в Варшаве?
— А если это была какая-нибудь другая девушка, похожая на Иоланту? — усомнился ротмистр. Подозрение Эдварда начинало беспокоить и его.
— Не кажется ли вам, пан ротмистр, что слишком много этих «может быть»?
— Но какие у тебя основания для подозрений? Она назвала пароль курьера из Лондона, предъявила половинку долларового банкнота, ты сам сверил его со своей половинкой. Привезла нам деньги. Кажется, все в порядке.
— Если бы я был уверен! — вздохнул Эдвард.
— У тебя есть еще какие-нибудь сомнения, которыми ты хотел бы со мной поделиться?
— Я и сам не понимаю. Ума не приложу, что к чему. Это только мое предчувствие, пан ротмистр. Я надеюсь, что вы скажете мне что-нибудь определенное. У меня нет конкретных доводов. Я работал в старой «двуйке»[1], видимо, вам известно, что еще перед войной, в Гамбурге…
— Известно, говори по существу.
— Одна собака за версту чует другую. Как только я увидел этого немца, то интуитивно почувствовал, что он из наших.
— Из наших? — не понял ротмистр. — Поляк?
— Нет, нет, я не о том. Он из армейской контрразведки, из абвера. Видите ли, пан ротмистр, мне кажется, он умышленно обронил те машинописные листы с фамилией Латошека, чтобы я их прочитал.
— Какую цель он преследовал?
— Не знаю, — ответил Эдвард. — У меня есть кое-какие предположения. Пан ротмистр, я отвечаю за вашу безопасность…
— Поменьше обо мне, — прервал его ротмистр. — Если эти бумаги инженера Латошека так важны, то они не должны попасть в руки немцев.
— Так точно, пан ротмистр. Мы даже не можем передать их Иоланте, пока не убедимся, что она действительно курьер из Лондона.
— Верно, пан поручик. Но эти бумаги еще не в ваших руках. Они у Пшетоцкого, однако и это мы знаем не наверняка. Хотя он не отрицал этого, когда Зося обратилась к нему. Попытаюсь вытянуть из старика все, что ему известно о документах зятя.
— И еще одно, пан ротмистр, — это осадное положение. Для чего этот немец создал условия, связывающие наши действия? Хочет помешать нам выполнить задание? И наконец, если речь идет о нашей безопасности, то пан ротмистр может быть спокойным. Если что, сегодня в полночь подам условный световой сигнал с западной стороны крыши дома и через час в Пшетоке будет около двухсот наших людей.
— До полуночи все должно решиться, — проговорил ротмистр. Он даже представить себе не мог, что подобное решение принял и обер-лейтенант Ганс Клос.
— Разрешите, пан ротмистр, предложить вам план, хотя и весьма рискованный. Прошу вашего согласия.
— Докладывай, что это за план, — бросил ротмистр. — Только поторопись, у нас мало времени.
В конторке Пшетоцкого Клос не обнаружил ничего интересного, хотя тщательно обследовал пол, просмотрел ворох бумаг в скоросшивателях, проверил все шкафы и ящики. Бумаги были аккуратно подшиты и пронумерованы. Старик вел свое хозяйство с необыкновенной педантичностью.
Пришлось немного повозиться с замком письменного стола. Однако там, кроме старой пишущей машинки «Ундервуд», арифмометра, двух стопок бумаги и нескольких пустых картонных папок, ничего существенного не оказалось. После некоторого раздумья Клос решил спровоцировать мелкую кражу — папку и несколько листов бумаги спрятал за пазуху. Безуспешно искал он какой-нибудь тайник в столе. Заперев стол, он вышел на лестницу.
Еще раз проанализировал данные. Все сходилось. Теперь оставалось только завладеть документами Латошека и при первой же возможности переправить их в Центр, а также отыскать немецкого агента, который, видимо, уже прибыл в Пшетоку, но пока не дал о себе знать.
