Пароход идёт в Ростов - страница 13

Мы ещё не успели позавтракать, когда в каюту вошла проводница.

— Ну что, не нашлась ещё ваша мама? — сказала она неожиданно ласково. — Не горюйте, ребятки, не пропадёт мамка, на худой конец, следующим пароходом доедет.

Она расспросила, будет ли кто встречать нас, потом сообразила, что пряники — наша единственная еда, всплеснула руками:

— Ой, ребятушки, ведь у меня картошка в мундире сваренная, рассыпчатая, вкусная! А ну погодьте с пряниками!

Натка из вежливости стала отнекиваться, но проводница, не слушая её, проворно принесла солдатский котелок с дымящейся картошкой, здоровенную луковицу, полкаравая круглого чёрного хлеба, соли и брусочек розового сала.

— Ну, хлопчики-ребятушки, давай раздевай картошку! — воскликнула она и положила перед братцами по большой картофелине.

Мальчики не заставили себя упрашивать и, обжигаясь и дуя на пальцы, стали лупить картошку. А проводница, должно быть не хотевшая нас смущать, ушла, попросив вернуть ей потом котелок.

Не кому иному, как проводнице, мы обязаны и тем, что чуть ли не весь пароход узнал о нашей беде. Мы только-только прикончили картошку с салом, как в «детскую» каюту началось паломничество. Первой явилась худенькая маленькая женщина в белом платочке, которую я видел у дверей соседней каюты. Она ничего не сказала, погладила братцев по головке и положила перед ними по яблоку. Потом так же молча ушла.

Мы с Наткой переглянулись, но обменяться мнениями не успели. Целая группа женщин зашла в каюту и засыпала нас вопросами. Они перебивали друг друга, обещали помочь сойти с парохода, надавали нам целую кучу советов, а когда проснулся малыш, прямо-таки зацеловали его. Если б мама была здесь, он вряд ли позволил бы такое вольное обращение с собой. А сейчас спокойно переходил из рук в руки и даже не хныкнул.

После ухода женщин наш столик стал похож на витрину продовольственного магазина: здесь было всего понемногу — от колбасы до халвы, из-за которой братцы немедленно подрались и были наказаны справедливой, но суровой рукой старшей сестры.

Больше всего меня поразил сосед-толстяк из третьей каюты. Вчера он самолично готов был надрать уши братцам, а сегодня явился к нам улыбающийся, подсел к Саньке с Женькой, потрепал их ласково по щекам, выложил на столик десяток помятых крутых яиц, большой кусок домашнего пирога и сказал братцам:

— Ешьте, ребятки, на здоровье, растите такими же толстыми, как я, — и гулко расхохотался.

Мы с Наткой уже не пытались протестовать против этих приношений. Какое-то незнакомое ещё мне чувство тёплой волной захлестнуло меня от этих слов и от смеха толстяка, и я подумал, что и маме кто-нибудь поможет догнать нас, потому что хорошие люди есть везде.

Покормив Ленчика, Натка привела наш продовольственный склад в порядок, взяла малыша на руки и сказала, что пойдёт с ним погулять, а мне велела побыть с братцами. Раздобрившись, я решил поиграть с ними в шахматы. Это вызвало бурю ликований. Первым сел со мной Санька. Я дошёл в своей доброте до того, что решил непременно проиграть ему и доставить максимум удовольствия. К несчастью, он играл совсем ещё плохо и, как я ни старался, выигрыш был за мной. А когда мы начали играть с Женькой, в каюту вошла проводница и пропустила вперёд нового пассажира с чемоданчиком в руке.

«Ну вот, — уныло подумал я, — кончилась наша свобода».

Новому пассажиру на вид было лет сорок, он был невысок, худощав, с тонким смуглым лицом и угольно-чёрными волосами. Вдоль правой щеки тянулся узкий белый шрам, резко выделяясь на смуглом лице. Он оглядел каюту, пестроту картинок на стенах и вроде бы смущённо сказал:

— Гм, детская… Удобно ли будет? Я как будто не дитя!

— Не фокусничать! — строго сказала проводница. — Вам дали, и будьте добры быть довольны. — Она показала ему полку Дарьи Степановны и добавила вполголоса: — Видите, семейство — пятеро ребят, а мать отстала! В другой раз я бы вас сюда и не привела, а ныне глаз тут нужен да глаз…

Мужчина усмехнулся и, слегка прихрамывая, поставил чемоданчик на свою полку, но больше ничего не успел, атакованный первым вопросом Саньки: