— Герцогиня Сансеверина может войти! — крикнул принц театральным тоном.
«Сейчас начнутся слезы», — подумал принц и, словно готовясь к такому зрелищу, вынул из кармана носовой платок.
Никогда еще герцогиня не была так воздушна и так хороша, ей нельзя было дать и двадцати пяти лет. Видя, как она идет быстрой и легкой поступью, едва касаясь ковра, бедняга адъютант чуть не лишился рассудка.
— Очень прошу, ваше высочество, извинить меня, — весело сказала она нежным своим голосом, — я позволила себе явиться к вам в костюме, не совсем подобающем для этого, но вы, ваше высочество, приучили меня к благосклонной вашей снисходительности, и я надеюсь, что вы и сейчас не откажете в ней.
Герцогиня проговорила это довольно медленно, желая насладиться упоительным зрелищем: лицо принца выразило величайшее удивление, а поворот головы и положение рук все еще были преисполнены важности. Принц стоял, словно громом пораженный, и время от времени испуганно выкрикивал фальцетом:
— Как? Как?
Герцогиня же, закончив свои извинения, помолчала, словно выжидая из почтительности, когда принц подыщет ответ, а затем добавила:
— Надеюсь, что вы, ваше высочество, соблаговолите простить мне мой неподобающий костюм.
Но когда она произносила эти слова, ее насмешливые глаза горели так ярко, что принц не мог выдержать их блеска и вперил взгляд в потолок, что было у него самым верным признаком крайнего смущения.
— Как? Как? — воскликнул он еще раз, а затем ему посчастливилось придумать следующую фразу:
— Садитесь же, герцогиня, прошу вас!
Он сам довольно любезно пододвинул для нее кресло; герцогиня не осталась равнодушной к такой учтивости и умерила огонь негодования в своих глазах.
— Как? Как? — повторил принц, беспокойно двигаясь в кресле, как будто проверяя его прочность.
— Я сейчас уезжаю. Хочу воспользоваться ночной прохладой для путешествия на почтовых, — заговорила герцогиня. — А так как мое отсутствие, вероятно, будет довольно длительным, я не хотела покинуть владения вашего высочества, не выразив признательности за то благоволение, которое вы выказывали мне в течение пяти лет.
Только тут принц, наконец, понял и побледнел: в целом мире не нашлось бы человека, который страдал бы сильнее его, когда обманывался в своем предвидении; затем он принял величественную позу, вполне достойную портрета Людовика XIV, висевшего у него перед глазами.
«В добрый час, — сказала про себя герцогиня. — Вспомнил, что он мужчина!»
— А что за причина вашего внезапного отъезда? — спросил принц довольно твердым тоном.
— У меня уже давно было такое намерение, а ускорить отъезд заставило меня ничтожное оскорбление, нанесенное монсиньору дель Донго, которого завтра приговорят к смертной казни или к каторжным работам.
— И в какой же город вы направляетесь?
— Думаю поехать в Неаполь.
И, вставая, она добавила:
— Мне остается лишь проститься с вашим высочеством и почтительно поблагодарить вас за ваши прежние милости.
В свою очередь она сказала это твердым тоном и весьма решительно направилась к двери. Принц понял, что через две секунды все будет кончено: если допустить подобный скандал, примирение невозможно; герцогиня не из тех женщин, которые отступают от своих решений. Он побежал за ней.
— Но вы же прекрасно знаете, герцогиня, — сказал он, взяв ее за руку, — что я всегда любил вас, как друг, и лишь от вас зависело придать этому чувству другую окраску. Совершено убийство, этого нельзя отрицать. Я доверил следствие по этому делу лучшим моим судьям…
При этих словах герцогиня выпрямилась во весь рост, всякая видимость почтительности и даже учтивости мгновенно исчезла: перед принцем стояла оскорбленная женщина, и ясно было, что эта оскорбленная женщина убеждена в его нечестности. Она заговорила с гневным и даже презрительным выражением, отчеканивая каждое слово:
— Я навсегда покидаю владения вашего высочества, чтобы никогда больше не слышать о фискале Расси и других подлых убийцах, приговоривших к смертной казни моего племянника и столько других людей. Если вы, ваше высочество, не хотите, чтобы я вспоминала с чувством горечи о последних минутах, проведенных мною близ государя, столь любезного и проницательного, когда его не обманывают, покорнейше прошу вас не напоминать мне об этих подлых судьях, продающих себя за тысячу экю или за орден.
