— Так, значит, свидетель был?
— А что толку? Через три месяца у них все настолько стерлось в памяти, что они кого угодно опознают — и виновного и невиновного. Нет, теперь только убийца может мне помочь.
— А он поможет?
— Не исключено. Такому человеку, вероятно, захочется посмаковать свое всесилие, полюбоваться, в какой тупик он завел ничтожного следователя вроде меня.
Они дошли до Новоарбатского моста. Возле них остановилась "Чайка" Осборна.
— Вы честный человек, следователь Ренько, — сказал Осборн с особой теплотой в голосе, словно эта утомительная прогулка связала их с Аркадием прочной дружеской симпатией. — В Москве я еще только неделю, и, боюсь, мы с вами не увидимся больше. В бане вы упомянули, что мечтаете о меховой шапке, а потому разрешите подарить вам на память… — Он снял свою соболью шапку и надел ее на голову Аркадия. — Как раз в пору, ну, у меня глаз наметанный.
Аркадий снял шапку — черную как тушь, шелковистую.
— Великолепная шапка, но, к сожалению, принять я ее не могу.
— Вы меня очень обидите!
— Ну хорошо, я подумаю. И у нас будет еще один повод встретиться.
— Буду рад любому! — Крепко пожав Аркадию руку, Осборн сел в машину.
Аркадий едет в отделение милиции Октябрьского района узнать, не были пи замечены какие-нибудь иностранцы, ожидавшие в машине возле парка в день и примерный час убийства. Затем едет к старому следователю и справляется у него, не говорит ли ему что-нибудь фамилия Кервилл, и слышит в ответ: "Кервилл. Красные Диего Ривера. Схватка на Юнион-сквер". Во взятой у старика книге "Политический гнет в США в 1940–1941 гг." Аркадий находит описание разгона крупнейшего рабочего митинга на Юнион-сквер в 1930 году. Среди прочих эпизодов в нем упоминается следующий: Джеймса и Эдну Кервилл, издателей левокатолического журнала "Красная звезда", избили дубинками и бросили в луже крови". Аркадий заходит посоветоваться с Беловым.
— Ну, что там у тебя? — спросил Белов. — Ты ведь теперь ко мне заглядываешь, только если что-то узнать хочешь.
— Как отыскать оружие, сброшенное в реку в январе?
— Ты хочешь сказать — на реку. Она ведь была покрыта льдом.
— Так ведь не везде же. В тех местах, где в нее сливают сточные воды, она могла и не замерзнуть.
— Слив сточных вод в Москву-реку строжайше запрещен — загрязнение окружающей среды!
— Ну, скажем, теплой очищенной воды по спецразрешению.
— Так бы и говорил! В таком разе поинтересуйся кожевенным заводом. У них такое разрешение есть. Погоди, я тебе по карте покажу. — Пошарив в столе, Белов извлек карту с обозначением всех промышленных предприятий в черте Москвы. Его палец уперся в набережную рядом с парком Горького. — Вот тут их сточная труба. Река здесь покрыта льдом, но это только тонкая корочка. Ее любой тяжелый предмет проломит. Как, по-твоему, Аркаша, какой у человека шанс бросить пистолет в реку именно там, где толщина льда меньше метра, а?
— Откуда вы знаете, дядя Сева, что я ищу пистолет?
— Слухами земля полнится.
Аркадий бродил за Ириной среди декораций — рубленой избы и березок на подпорках. "Не курить!" — предупреждала надпись, но Ирина демонстративно достала папиросу из смятой пачки "Беломора". Ее щеки пылали румянцем, но не нежным, а тем, который был на щеках артиллеристов, описанных Толстым. Румянец накануне Бородинского сражения.
— Валерия Давыдова и ее любовник родом из-под Иркутска. Как и вы, — говорил Аркадий. — Вы были лучшей подругой Валерии, писали ей из Москвы, с ее трупа сняли ваши коньки. Третьей жертвой был американец Джеймс Кервилл. Вы знали его по университету. Зачем вы все время мне лжете?
— А я всегда лгу таким, как вы.
— Но почему?
— Вы все для меня больные. Прокаженные.
— И вы пошли на юридический, чтобы стать прокаженной?
— Адвокатом. В каком-то смысле врачом.
— Но я-то здесь только потому, что ищу того, кто убил ваших друзей, — сказал Аркадий.
— Вот и врете. Вас трупы интересуют, а не чьи-то там друзья. Вы лучше своими друзьями интересуйтесь, а мои вас не касаются.
Нечаянно она попала в цель: он ведь пришел на киностудию только из-за Паши.
— Да, кстати, за какую антисоветскую клевету вас исключили?
