Я покачала головой. Валентине было, как и мне, двадцать два года, но она казалась такой любящей, верной, наивной, несмотря на все злоключения, счастливой и верящей в свое чудесное будущее. Я уже ни во что не верила. Кто знает, может быть, Валентине повезет больше. Может быть, она найдет того единственного, кто искренне полюбит ее. А мне… мне даже искать уже не хотелось.
– Что касается барона, – сказала я, переводя разговор на другую тему, – то мы зря прониклись такими подозрениями. В конце концов, всему виной какое-то недоразумение. Ведь действительно, дорогая моя, даже если всецело поверить вашим словам, в действиях барона трудно отыскать преступление. Вся его вина – это невероятная преданность монархии. Сейчас мало кто способен на такое.
Валентина качнула головой, явно со мной не соглашаясь. Глаза ее говорили: как вы можете не доверять моей интуиции?
– Ну, полно, – сказала я, – вам нужно отдохнуть. Мы вчера пережили такое, что и врагу не пожелаешь. Когда вы немного поспите, вы иначе посмотрите на все эти вещи.
– Нет-нет. Никогда. Я ненавижу барона.
– Ну, не знаю. Он достал мне пропуск. Это очень большая услуга с его стороны.
Уже лежа в постели и закрыв глаза, Валентина сонно пробормотала:
– Вот увидите, он еще сыграет с нами злую шутку… Я уверена, что его люди знают, где мы. И еще выяснится, что этот ваш пропуск – просто фикция.
Я вздрогнула.
– О, только не это! И не воображайте барона каким-то исчадием ада. Он достал мне подлинный пропуск, без которого мне никогда бы не уехать к сыну.
– Сюзанна, у вас есть дети?
– Да. Сын. Его зовут Жанно. В июле ему исполнилось пять лет…
Валентина быстро уснула. Я устало оглядела спальню. Нужно было приниматься за чистку наших платьев. Вчера мы сразу же, как только вошли, уснули, бросив одежду на стулья. Мое платье, казавшееся столь чудесным, теперь было изорванно, испачкано, запылено. Я вспомнила, сколько раз вчера падала, оступалась, спотыкалась, цеплялась за что-то юбками. Не удивительно, что с этим нарядом мне придется повозиться.
Платье Валентины благоухало вербеной. Меня поразил атлас, из которого оно было сшито, – тонкий, блестящий, он тихо сверкал вплетенными в него тончайшими золочеными нитями. Малиновые цветы обшиты серебристой тесьмой… Большое пятно крови неуместно краснело на ткани цвета слоновой кости. Я принялась тщательно вытирать кровь, невольно подумав, что отец Валентины был довольно состоятельный человек, если покупал дочери такие наряды.
Она меня слегка удивляла, эта девушка. Чувствительная, самоотверженная, набожная… Последнее представлялось наиболее невероятным. Сразу видно, что Валентина не жила при дворе и не бывала в Версале. Непосвященным там быстро объясняли, что разврат, интриги, измены – это хорошо, приятно и современно, в то время как добродетель, набожность и нравственность – смешно, скучно, непривлекательно и к тому же идет только во вред. Может быть, эта девушка – протестантка? Там, на юге Франции, они все гугеноты. А гугеноты, как известно, до сих пор бережно хранят то, что растерял католицизм. Я уже совсем пришла к выводу, что имею дело с протестанткой, но вдруг вспомнила, что Валентина читала молитву по-латыни, а не по-французски. Следовательно, она все-таки католичка.
Размышляя и вспоминая вчерашний кошмар, я налила воды в медный таз, сгорая от желания вымыться. День был такой жаркий, что воду даже не приходилось греть. Я настежь распахнула окно кухни, сняла с себя все лишнее, кроме юбки и лифа, и все же дышалось в комнате трудно.
Я с наслаждением вымылась, стараясь приглушать плеск воды, чтобы не разбудить Валентину. Но она даже не шелохнулась. Я подумала, что нужно будет достать для ее щиколотки и моей ноги какое-то лекарство, иначе, не дай Бог, положение может ухудшиться.
Я дважды намыливала голову, снова наливала воды и тщательно терла мягкой мочалкой плечи, шею и грудь, словно старалась смыть с себя все признаки вчерашних событий. Как-никак, вчера я убивала людей. Странно, но угрызений совести или страха по этому поводу я не испытывала.
Когда я, стоя у окна, надевала чистый лиф и натягивала подвязки для чулок, странные тревожные мурашки забегали у меня по спине. Я выпрямилась и обеспокоенно огляделась.
