Тюрлюпэн, с ножницами в руке, блаженно улыбаясь, закрыл глаза. Он представлял себе пергамент с печатью из желтого воска, висящей на зеленом шелковом шнурке.
- Это, конечно, нелегко, - продолжал писец. - Перед парламентом каждое заявление должно быть подкреплено доказательствами. Чуть только заявишь то или другое, сейчас же со всех сторон раздается: доказательства, сударь, не угодно ли представить доказательства?
- А что ему нужно сделать, чтобы добиться признания своих прав?
- Прежде всего он должен раздобыть выпись из актов о крещении, объяснил господин Фруассе. - Это стоит денег. Затем - двух ходатаев, одного из судейского сословия, другого - из дворянского. За деньги он их найдет. Затем - готовых присягнуть свидетелей.
- Свидетелей? - спросил придушенным голосом Тюрлюпэн. - Как же он найдет в таком деле свидетелей?
- Если у него есть деньги, то он их сколько угодно найдет, - ответил писец. - Это очень просто.
Чрезвычайно озабоченный, Тюрлюпэн окончил прическу. Деньги! У него их не было. Он стал соображать, какую сумму может наспех сколотить. Продать праздничный камзол - он стоит двенадцать ливров; перину; маленькое серебряное распятие. Потом - стенной ковер, тот, что у него в комнате наверху, с изображением царицы Юдифи. Но перина и ковер принадлежали не ему, а вдове Сабо.
И Тюрлюпэн сказал тихо и удрученно:
- Денег у него нет.
- Нет денег? - разочарованно воскликнул писец. - Отчего же вы этого сразу не сказали? Если у него нет денег, то дело его заранее проиграно.
Тюрлюпэн положил на столик ножницы и гребень.
- Он беден, - сказал он уныло, - где же ему достать деньги?
- Это его дело, а не мое, - заявил писец. - Пять тысяч ливров, никак не меньше.
- А я думал, достаточно пряди белых волос, - прошептал совсем тихо и растерянно Тюрлюпэн.
Господин Фруассе встал и взялся за шапку. Но не ушел. Положил вдруг руку на плечо Тюрлюпэну и отвел его в угол комнаты.
- Надо ей написать, что вся тайна раскрылась, - шепнул он ему доверчиво.
- Написать? Кому написать? - спросил Тюрлюпэн.
- Можно таким способом извлечь пользу из дела, раз вы в него посвящены.
И так как Тюрлюпэн все еще не понимал его, писец высказался яснее:
- Она должна заплатить за молчание.
- Господин Фруассе, - прошептал Тюрлюпэн, побледнев от возмущения, вы жалкий человек. Ни слова об этом, я ничего не хочу об этом больше слышать.
Писец парламентского советника сделал еще одну попытку доводами благоразумия склонить Тюрлюпэна к этому плану.
- Я вас не понимаю, - сказал он. - Отчего вы не хотите улучшить свое положение? Какое вам дело до этой старой, тощей, расфуфыренной коровы, до этой сквалыги?
- До кого? - крикнул Тюрлюпэн.
- До герцогини.
- О, - крикнул Тюрлюпэн, - это слишком.
Он выпрямился. Как во сне увидел он перед собою высокую осанистую фигуру своей матери, ее просветленное страданием лицо, искавшие сына глаза. Ее оскорбили.
Он чувствовал, как в нем проснулась гордость его предков. Он знал, как должен себя повести.
- Сударь! - сказал он холодным тоном писцу парламентского советника. Из всех ваших слов мне ясно только одно: что вы хотите видеть меня перед собою со шпагою в руке.
- Послушайте-ка, мадам Сабо, что там происходит, - крикнул господин Ле-Гуш. - Дуэль при свете факелов! Превосходно. Дуэль между писцом и цирюльником - это забавно.
- О Боже, господин Тюрлюпэн! - завопила вдова, а господин Фруассе в тот же миг ответил:
- Тебя видеть со шпагою в руке, дурак, это было бы жалкое удовольствие.
- Вы дадите мне удовлетворение, - с глухою решимостью сказал Тюрлюпэн.
- Удовлетворение? - глумился писец. - Ты его получишь. Ты мне волосы постриг, дуралей. Вот тебе два су. Это единственное удовлетворение, на которое ты можешь притязать. А если мне заблагорассудится, олух, то я и сам ей напишу.
- Замолчать! - крикнул Тюрлюпэн.
Он бросился на писца. Но тот ускользнул от него, перескочил через стол и мгновенно задул обе свечи. Впотьмах раздавались вопли вдовы, шум опрокидываемых стульев, звон разбитого умывальника и торжествующий голос Тюрлюпэна:
- Вот ты наконец, мерзавец! Погоди, не уйдешь ты от меня!
