— Я не создан для того, чтобы валяться, ничего не делая, на диване, пусть даже и в окружении шедевров. Время от времени какое-нибудь частное лицо или учреждение просит меня подтвердить подлинность той или иной картины или предмета искусства. Как практичный человек и законопослушный гражданин я создал фонд, структуру небольшую, но обеспеченную всем необходимым — как в плане материальном, так и в техническом — для того, чтобы продолжать работать и после моей смерти.
— Никогда о нем не слышала, — заметила Валентина.
— Я всегда полагал, что скрытность — залог успеха, особенно в нашей сфере деятельности. Я никогда никому не открывал ни имен своих клиентов, ни объемов коммерческих сделок. Не соблюдая тайны, я бы не продержался и недели. Вот почему скрытность — главное правило функционирования Фонда Штерна. Инфраструктура, персонал, логистика — все в нем сведено к минимуму. На этом мы и стоим. Если бы наша деятельность была публичной, перед нами захлопнулись бы многие двери.
— Вы не ответили. Почему я?
— Когда в моих руках оказалась эта рукопись, я тотчас же подумал о вас. То, что она содержит, заслуживает особого внимания, вы же — лучшая в вашей профессии. Это мне подтвердили все мои источники. Данная миссия принадлежит вам по праву. Само собой разумеется, ваша работа будет хорошо оплачена… Что вы об этом думаете?
— Что там, в этой книге? Вам не кажется, что настало время мне это сказать?
Штерн поставил чашку на поднос и пристально взглянул на молодую женщину. Заговорщический блеск в его глазах, оживлявший до сих пор лицо, померк, уступив место двусмысленному выражению, которое Валентине так и не удалось интерпретировать в точности. На какое-то мгновение ей показалось, что он ее оценивает, пытаясь понять, достойна ли она того, чтобы войти в круг посвященных.
Наконец он решился выложить информацию, за которой она и пришла.
— Имя «Вазалис» вам говорит что-нибудь?
Чашка из севрского фарфора выскользнула из ее рук и с грохотом разлетелась на мелкие осколки.
С трудом осознавая нанесенный ущерб, Валентина неотрывно вглядывалась в высохшее лицо собеседника, не в силах выбросить из головы услышанное имя. Все, что находилось вокруг нее — сад, роскошное бюро времен Людовика XV и даже картина Ван Гога, — внезапно исчезло.
Упрямо вскинув подбородок — ни дать ни взять уверенная в своей правоте школьница, — она кивнула.
— Вазалис — всего лишь миф. Он никогда не существовал в действительности.
Штерн выдержал взгляд Валентины, даже не моргнув. Возражение ничуть не уменьшило исходящей от него уверенности.
Он покачал головой.
— Вы ошибаетесь, моя дорогая. Этот человек — никакая не выдумка, и данный Кодекс является единственным материальным свидетельством его существования. Вам предстоит оживить Вазалиса. Волнующая перспектива, не так ли?
Элиас Штерн, должно быть, сошел с ума. Таков был единственный возможный вывод, приемлемый с рациональной точки зрения.
Как и миллионы других пожилых людей, он заблудился в мире, наполненном воспоминаниями и неудовлетворенными фантазиями. Разница между ним и прочими жертвами болезни Альцгеймера состояла в том, что он платил своим служащим достаточно для того, чтобы те относились к его причудам с благосклонностью.
Впрочем, может, охранники и секретарши действительно являлись обожающими культуризм медбратьями и сиделками, набранными на работу в соответствии с крайне строгими физическими критериями? В таком случае высокие стены частного особняка с улицы Сен-Пер могли служить не совсем той цели, ради которой возводились.
Возможно, они возводились вовсе не для недопущения возможных вторжений, а во избежание утечки информации касательно слабеющей психики Штерна. Эта гипотеза выглядела соблазнительной. Она позволяла объяснить ту свинцовую завесу, которой было покрыто его внезапное исчезновение.
Такие мысли крутились в голове Валентины, пока она следовала за стройной и гибкой Норой по лабиринтам коридоров огромного дома.
По окончании разговора Штерн отослал ее, сославшись на жуткую усталость, вскоре после того, как вошедшая с веником в руке Нора собрала осколки севрского фарфора.
