— Конечно… А он не умеет врать, Виталик. Как соврет, сразу краснеет. Я ему говорю: из тебя Штирлиц не получится…
— Ну-ну?
— Давайте. Спрашивайте, — вдруг отчего-то оживившись, предлагает она.
— И, значит, вы ему верили, и он вас обманул…
— Да нет, почему обманул. Ничего не обманул. Ушел — и все. Надоела я ему, как видно. Нашел другую. Разве не бывает?
— Бывает.
— Я единственно что говорю: бросишь, мол, меня, уезжай из Москвы подальше, чтоб я тебя близко не видела, а то, говорю, за себя не ручаюсь!..
— И он, значит, не уехал…
— Не уехал. А чего ему уезжать? Тоже глупости. Он на такое место устроился, через пять лет профессор, куда тут уезжать…
— Так. — Она, наверное, видит мое беспокойство. — Значит, вы его как бы предупреждали о вашей мести…
— Предупреждала? Ну да, так получается…
— Нет, Костина, нет!.. — говорю я горячо. — Эту версию мы оставим, понимаете вы меня? Я даже не допускаю, что вы действовали с заранее обдуманными намерениями. Это только ваше неосторожное слово. Но оно может быть понято судом буквально, и тогда…
— Что — тогда?
— Тогда плохо ваше дело… Скажите мне еще, вы встречались с Федяевым во время вашей ссоры? Ну, вот он… другую нашел… Вы встречались?
— Да. Конечно.
— Ловили его в театре?
— Зачем в театре? Он приходил ко мне. Оставался.
— Как — оставался? И вас это устраивало?
— А что? — Она пожимает плечами, смотрит на меня с искренним недоумением. — Мы в тот вечер уже опять вроде сошлись. Так ему показалось…
— Показалось? Ему?
— Ну да. Он же слабый человек, Виталик…
— Слабый и… расчетливый?!
— Вот именно.
Я смотрю на нее с печалью.
— Что вы за человек, Валентина? Подумайте о себе… Вы получили обвинительное заключение?
— Ну получила.
— Прочли?
— Читаю.
— Как, еще только читаете? — в очередной раз изумляюсь я.
Почта, разгар рабочего дня. Руслан пристроился где-то за столиком, от нечего делать что-то пишет, а я — за перегородкой в служебном помещении, у заведующей.
Пробежав глазами бумагу, говорю:
— Ну что ж, очень даже хорошая характеристика.
— Это вполне заслуженно.
— Да нет, я не сомневаюсь. Просто знаете, как бывает…
— Нет-нет, она у нас себя положительно зарекомендовала, — спешит заверить заведующая. — Ничего плохого про нее сказать не могу. У других — прогулы, опоздания, девушки у нас молодые, знаете, кое-кому ответственности недостает. А она — нет. Всегда в срок, аккуратно… Попросишь кого заменить — пожалуйста. И по общественной линии… Я ее всем в пример ставила… — Она замолкает и, усмехнувшись каким-то своим мыслям, говорит: — А вот и место ее — видите, в углу?..
Столик как столик. На четырех ножках, с клеенчатой, в чернильных разводах, поверхностью. Дверцы захлопнуты наглухо, стул задвинут вплотную. Необитаемый столик.
Девушки-работницы в мини-юбках и синих нарукавниках окружают заведующую, о чем-то с ней оживленно беседуют, потом исчезают стайкой, так же внезапно, как появились. Я вижу их лица в ровном ряду фотографий на Доске почета. Милые девичьи лица, улыбающиеся, чуть смущенные, застывшие в напряжении перед объективом… И здесь же, в этом прекрасном ряду, я замечаю как бы пустоту, пробел: остались лишь следы клея на месте фотографии да две буквы внизу — «К» и рядом «о».
Заведующая снова подходит ко мне:
— Так. И насчет общественного лица. Я уже говорила вам или нет? Она донорством у нас занималась, кровь ходила сдавать, добровольно…
— Кровь?
— Да. Это, знаете, не каждый согласится, хоть и плакаты висят. Дело добровольное. Хоть и деньги платят, я уж там не знаю сколько… Вообще-то насчет денег… она, конечно, нуждалась. Если сверхурочные когда… Знаете, без отца, без матери.
— Ну а друзья? Друзья были у нее?
— Не знаю даже, как сказать. Здесь, в коллективе, пожалуй, что и не было. Да и вообще, по-моему, один этот Виталик… Зато уж всем друзьям друг…
— Виталик — это Федяев?
— Не знаю, как по фамилии. Возможно. Высокий такой.
— Ну-ну?
— Она всегда прямо чувствует: сейчас, мол, Виталик мой придет… И точно — через пять минут появляется. Последний раз, помню, туфли ему покупать ходили…
— Ему туфли?
— Ему, ему. Нынче, знаете, — и заведующая впервые улыбается, — девчонки у нас самостоятельные, а мужчины, можно сказать, наоборот… Она все деньги откладывала, переживала. Он, говорит, у меня в остроносиках ходит, а их сейчас уж не носит никто, остроносики эти…
