— Разве? — Виктор с тоской посмотрел вслед удаляющейся процессии.
— У тебя новые друзья?
— Почему ты решила?
— Это, увы, неизбежно, — сказала Светлана. — Ты, как биолог, должен знать. Обновляются клетки, обновляются люди. А жаль! Да?
Веденеев не успел ответить — Светлана увидела кого-то или что-то вдали, сразу забыла о нем, Викторе, только взмахнула рукой. Там, на дорожке, возник плащ защитного цвета, и Светлана бросилась его догонять.
А Веденеев в свою очередь бросился было догонять процессию, но вскоре остановился в нерешительности. Процессия, казалось, исчезла бесследно, он стоял на перекрестке аллей, там, где еще недавно смутно чернели фигуры идущих за гробом. Помешкав, Веденеев свернул наугад, снова свернул, остановился, снова двинулся.
Дорожка уперлась в разрушенную ограду. Железные прутья словно не выдержали натиска могил, рухнули. За чертой кладбища, в открытом поле, виднелись свежевырытые ямы. Вокруг одной из них толпились люди. Веденеев узнал в них родственников Королевой.
Он замедлил шаг, но подходить не стал, а повернул и побрел к выходу…
Сидели в полупустом ресторане.
— А вкусно, смотри.
— Ты такой голодный?
— Аппетит. Нагулял на свежем воздухе.
— Это где же?
Виктор промолчал.
— А, кстати, где ты был, правда? — спросила Наташа. — Я ведь звонила на работу. Защита у тебя двадцать первого октября, ты знаешь это?
— Положи мне еще салату. Спасибо. Мы очень славно сидим, да? Я тебя эксплуатирую, какой-то приступ обжорства…
— Ну и хорошо. Не стесняйся. Люблю смотреть, как ты ешь.
— А я не стесняюсь.
Наташа разглядывала его с какой-то материнской нежностью.
Он поднял бокал:
— Выпьем. Знаешь, за что? За упокой ее души.
— Чьей?
— Ее. — Виктор смотрел на жену. — Королевой Анны Егоровны. Той, которую я отправил на тот свет. Я отправил! Ну? Выпьем!
И он выпил. Наташа замерла с бокалом в руке. До нее постепенно доходил смысл сказанного.
— Неужели? — прошептала она.
Веденеев снова приступил к еде. Ел медленно, жевал тщательно.
— Что же ты молчал?.. И когда это случилось, почему?
— Еще в ту ночь, в первую. Она даже не успела прочесть нашу записку. И попробовать инжир.
— Как? Не понимаю! Так ты, выходит, знал?
Веденеев кивнул, не прерывая трапезы.
Наташа долго молчала, соображая.
— И что же теперь будет?
— Я не знаю.
— Суд? — сказала Наташа и ответила самой себе: — Суд. — И опять взглянула на мужа. — Ты с ума сошел, перестань есть!..
Виктор покорно отложил вилку.
— Ты понимаешь, что может быть? — сказала Наташа. — Понимаешь ты или нет? Это же все меняет… Вот с этой минуты!
— С какой минуты? — спросил вяло Виктор.
— Надо же что-то делать… какие-то шаги… Это тюрьма, понимаешь ты или нет?
Подошел официант:
— Можно убрать?
— Да, — кивнула Наташа.
— Кофе?
— Да-да, кофе. — Наташа продолжала в ужасе смотреть на Веденеева. — Так что же делать?
— Я не знаю.
— Ты кому-нибудь говорил в институте?
— Нет, зачем?
— Но это же все летит, ты понимаешь? Все! Ты отдаешь себе отчет?
— Давай выпьем, — сказал Веденеев.
— Нет, он с ума сошел! — почти вскричала Наташа, и на глазах ее показались слезы. — С ума сошел!
Она достала из сумки платочек.
— Что это я раскричалась? — спросила она вдруг. — Зачем это я? А все ты! Давай! — Она протянула руку с бокалом.
Выпили.
— Поцелуй меня, — сказала Наташа.
— Сейчас?
— Да. Немедленно.
…Теперь они стояли на улице перед будкой автомата, только что освободившегося. Наташа рылась в сумке и говорила:
— Может, хоть посоветует что-нибудь. Мы же ничего не теряем.
— Ну что, нашла?
— Нет. А как его фамилия?
— Его фамилия Никитин. Посмотри на «Н».
— Да нет, я не записывала. Он же мне карточку сунул, я тебе объясняю.
— Ну и где же она?
— Вот где она… — Наташа вытаскивала из сумки и протягивала Виктору какие-то бумажки, затем зеркальце, помаду, платок.
— Ну? — спросил Виктор, впервые выказав нетерпение. — Где же? Открой книжку, посмотри.
— Да нет в книжке. Я смотрела.
— А это что?
— Это рецепт. Ты знаешь, я могла по ошибке выкинуть.
— Как — выкинуть?
— Погоди, ты только не торопи меня. Стоишь над душой… — Наташа снова раскрыла сумку. — Я же не знала, что он может пригодиться.
— «Не знала», «не знала»! — Виктор вдруг бросил на тротуар расческу, помаду, все, что держал в руках. — Ищи где хочешь! Твоя вечная безалаберность! — И тут только заметил, что Наташа, глядя на него, еле сдерживает смех. — По-моему, нет никаких причин для веселья! Никаких!