— Тобой, между прочим, начальство активно интересуется с самого утра.
Веденеев оказался у письменного стола с аккуратно сложенными на краю папками. Это был его стол. Он взглянул на папки и сел.
— Мной? Начальство? По какому поводу?
Никто не знал, по какому поводу.
— Может, тебя за границу, Виктор?
— В командировку. На полюс.
— Вот это ближе к истине, — усмехнулся Веденеев.
Тут дверь распахнулась, вошли еще четверо сотрудников в белых халатах. Все они были молоды.
— Ребята, кто-нибудь… дайте поскорее закурить… Здравствуй, Витя! — Еще один мужчина, бородач, с невозмутимым видом полез в портфель к Веденееву.
А Виктор опять пожимал руки, улыбался, хлопал по плечам и даже, кажется, не удивился, когда бородач вместо сигарет извлек из портфеля целлофановый пакет с «передачей», торжествуя, продемонстрировал коллегам и первый захрустел яблоком.
Автобус с траурной каймой остановился у кладбищенских ворот. Вышли родственники и близкие Королевой. Без спешки, со скорбными лицами. Несколько мужчин отделились от общей группы, готовясь принять гроб. Пока шофер открывал заднюю створку, они стояли в ожидании, в мрачной отрешенности. Веденеев с пристрастием вглядывался в их лица… Один был седой, в добротном черном костюме, солидного вида, другой помоложе, в затрапезном пиджачке; в третьем, полноватом, лысеющем, Веденеев узнал посетителя ординаторской, своего «брата»… Был среди них и высокий, однорукий, с пустым рукавом, вложенным в боковой карман, готовый подставить под гроб свое здоровое плечо, были и другие, кого не удалось разглядеть; тот, в черном костюме, солидного вида, — он, вероятно, пользовался беспрекословным авторитетом — сделал знак, и мужчины приблизились к гробу, взялись, подняли на плечи. Двинулись к кладбищенским воротам, пропустили вперед двух женщин со скромным венком. Женщины пристроились во главе процессии, понесли венок. Одна была изящная, модная, с худым, отсутствующим лицом, с сухими подведенными тушью глазами, другая, видно, приходилась ей сестрой, но при всем сходстве выглядела попроще, заботы словно отпечатались на ее мокром от слез лице.
Веденеев стоял в помещении цветочного магазина, сквозь витрину смотрел, как скрывается в воротах траурная процессия. Потом повернулся к прилавку, вытащил было бумажник, но, поразмыслив, снова спрятал в карман. Цветов покупать не стал.
Выйдя из машины, быстрым шагом прошел сквозь ворота, устремился по кладбищенской аллее. Приблизившись к хвосту процессии, он, впрочем, притормозил, дальше двигался, сохраняя небольшое расстояние. Это расстояние в два десятка метров давало ему удобную независимость: с одной стороны, он, так сказать, инкогнито присутствовал на похоронах, но в то же время вроде бы и не присутствовал… Так он шел в одиночестве медленным, траурным шагом, мимо проплывали то старинный крест, то пышное мраморное надгробие, то скромная дощечка с именем, то свежая могила, усыпанная пожухлыми цветами. Шел, изредка поглядывая по сторонам, больше смотрел себе под ноги и не заметил, как шедшая навстречу женщина, бросив на него взгляд, приостановилась, потом двинулась следом, поравнявшись, некоторое время разглядывала… Наконец спросила:
— Витя? Ты? Я не ошиблась?
Он остановился, долго вглядывался в ее лицо. Наконец узнал, вспомнил:
— А, привет… Сколько лет, сколько зим! Привет, Светлана. Что ты здесь делаешь?
— А ты?
— Я вот… на похороны, — сказал Виктор.
— Кто-то близкий?
— Да.
— А у меня тут мама похоронена, — сказала Светлана. — Я насчет памятника. Проблема. Ты тут не видел — такой полный не проходил, в защитном плаще?
— В защитном? Нет.
— Ну как твои дела? — спросила Светлана. — Ты же у нас молодой ученый?
— Вроде того.
— А где твоя борода?
Виктор провел ребром ладони по подбородку.
— Что, женился? Или пошел на повышение?
— И то и другое.
— Смотри-ка ты… А кто твоя жена?
— Ее зовут Наташа.
— Я ее знаю?
— Вряд ли. Она из другого города. Из Львова.
— Уж в Москве не мог найти, — сказала Светлана.
— Не мог.
— А что такой серьезный?
— А я ведь на похоронах, Светлана.
— Да, верно. Но ты всегда был серьезный, как первый ученик.