— Так ты запомнила?
Она не отвечает, только взмахивает рукой и скрывается в троллейбусе.
— У вас какой вагон?
— Шестой. Десятое место.
Провожаем отца. День пасмурный, моросит мелкий дождик, и мы быстро идем по перрону вдоль поезда.
— А что за спешка такая, Петр Станиславович? — спрашивает Руслан.
— Да как сказать… — оправдывается отец. — Конец квартала у нас…
Потом он останавливается у газетного киоска, и мы с Русланом, сделав еще по инерции несколько шагов, ждем его у вагона. Руслан ставит отцовский чемодан и говорит:
— Ну и денек. Это что, лето кончилось, да?
Он достает сигареты и, вспыхнув зажигалкой, глубоко затягивается.
— Ты куришь? — смотрю на него удивленно. — Ты же раньше не курил.
— Это было раньше.
Некоторое время стоим молча.
— Знаешь, когда у меня плохо на душе, какие-нибудь неприятности, я всегда вспоминаю, что можно вдруг взять и сесть в первый попавшийся вагон. Сразу становится легко…
Он только слегка пожимает в ответ плечами:
— А поновей что-нибудь?
— Поновей? Не знаю. Давай, хочешь, уедем для интереса?
— Давай, — кивает Руслан. — Я готов. Только если ты мне объяснишь, куда и, главное, — зачем… — Он щелчком отбрасывает сигарету. И смотрит на меня задумчиво. — Ну что, Ира?
Отец подходит с пачкой газет. Пора садиться в поезд. Он обнимает нас — сначала меня, затем, слегка помешкав, Руслана.
— Ну, ребятки, давайте, родные, чтоб все в лучшем виде!
Он уже поднимается в тамбур вагона.
И я вдруг следом за ним ставлю ногу на ступеньку.
— Девушка, сейчас поезд отойдет, — напоминает проводница.
— И хорошо, уеду с вами!
Это шутка, и мы смеемся все вместе — я, Руслан, отец. Улыбается и проводница. Но поезд и в самом деле трогается, а я стою на подножке, и это уже совсем не шутка — двигается все быстрее и быстрее перрон, перестукивают бодро колеса… Неужели уехала?..
Руслан идет рядом с вагоном, прибавляет и прибавляет шагу, не отстает. Мы смотрим друг на друга молча.
— Прыгай, — говорит он мне негромко, как если бы стояли в тихом переулке. Я не откликаюсь, только мотаю в ответ головой.
Вот он уже бежит за вагоном, затем останавливается, зачем-то машет мне вслед…
Мы с отцом стоим в коридоре у окна.
— До конца поедешь? — словно и не удивившись, спрашивает он.
— До конца. А что?.. — Потом мне становится его жаль. — Сойду, сойду. Ну, конечно, сойду. На первой же станции.
Подходит проводница, спрашивает:
— Кто тут без билета? Говорят, «зайцы» у нас завелись?..
1974
Ночь, луна, полная, яркая, заметно движение на палубе, различимы жестикуляция, улыбки на лицах. Группа пассажиров старательно изображает чертей, русалок; его величество Нептун с непременным трезубцем в руках пребывает в окружении пестрой свиты; жертвы отбираются из числа сторонних, скептически настроенных наблюдателей, добрая дюжина их уже барахтается в бассейне… Разноголосица, чей-то громкий смех; морской праздник движется по восходящей. Вот настигают пожилого респектабельного пассажира в безупречном костюме, после недолгой возни под одобрительный гул и аплодисменты швыряют в воду. Следом за респектабельным в жертву владыке приносят подростка-акселерата с полуухмылкой на устах, потом сразу, одним махом, супружескую чету — его и ее в одинаковых шортах.
…Виктор Веденеев, увенчанный картонными рожками и тряпочным дьявольским хвостом, отделился от стаи собратьев и, подкравшись к собственной жене, недолго думая, столкнул в бассейн. Отважно прыгнул следом. Настиг в воде, притянул, обнял крепко. Вдруг нырнул, исчез надолго и снова появился рядом, боднув воздух бутафорскими рожками.
— Это уже было необязательно, — сказала жена.
— Что?
— Все это. Зачем?
— Зачем? Просто так. Принес тебя в жертву.
— Ну молодец.
Они немного поплескались в полутьме, то и дело натыкаясь на столь же счастливых избранников Нептуна, и поплыли к металлической лестнице, вызволяющей купальщиков из водного плена.
— Три года не отдыхал. Три года! Вот, дорвался.
— Вижу.
— Нет, правда. Я, кажется, первый раз в жизни отдыхаю.
— Я тоже.
— Так в чем же дело?
— Отстань. Я намочила волосы. Осторожнее. Дай мне руку, дай…
Они выкарабкались из бассейна.
— Никогда не подкрадывайся сзади.