Фридьеш оказался героем. Он вообразил себя индейцем и первым набросился на семиглавого дракона. Под дружным натиском ребят дракон с треском разлетелся на части, а из-под обломков показался маленький лысый артист в старомодном сюртуке и пенсне, сквозь которое, испуганно мигая, он уставился на этих стихийных бунтовщиков. Так, значит, этот невзрачный человечек и вещал ужасным голосом дракона? Я поднял с пола шуршащего змея, убедился в том, что он сделан из креповой бумаги, и разочарованно воскликнул:
— Да ведь он бумажный!
Значит, вот он какой, этот знаменитый дракон, уже два часа дурачивший нас!
Ошалевшие дети устремились к декорациям, толкали золоченые колонны, и те с треском падали, словно их сокрушал новоявленный Самсон, на лысую голову бывшего дракона, сбив с его носа пенсне.
Какой-то курносый крохотный мальчик взгромоздился на суфлерскую будку и болтал ногами, поцарапанными и покрытыми бесчисленными шрамами (следы многих падений). Король Смокгунд, удирая за кулисы, несколько раз споткнулся о его ноги. Музыканты испуганно выскочили на сцену, потрясая своими инструментами, жестикулируя и вопя, потому что Фридьеш с товарищами сгоряча напали и на них. Курносый мальчик метался по сцене, как пьяный петух, пока наконец мощная затрещина Смокгунда не свалила его прямо на большой барабан.
Однако на сцену уже начинало проталкиваться и войско правительственной партии, состоявшее из отцов, матерей и гувернанток. Сначала они пытались навести порядок громкими окриками, но скоро перешли к оплеухам и дерганью за волосы, чем еще больше разожгли страсти мятежников. Артисты, костюмеры и гардеробщицы тоже метались по сцене, уступая дорогу пожарному в каске, официальная значимость которого еще больше вывела из себя детскую орду. Бунт вспыхнул с новой силой, каска в один миг была сорвана с головы пожарного, который сыпал направо и налево пощечины и угрожающе ревел, как семиглавый дракон.
Из-под упавшей декорации тихо и степенно выполз на свет божий толстый Трамплинг, уже загримированный для следующего действия. Глаза его были густо обведены красной краской, и действительно казалось, что их уже выжгли каленым железом. Это обстоятельство еще больше усилило ярость детей: они в смятении бегали по сцене, сокрушая на своем пути все, что только им попадало под руку. Однако нашлись и предатели, которые прятались за мамиными юбками, но на них обратил особое внимание курносый мальчик. Чтобы еще больше увеличить адский шум, одни свистели в свистки, извлеченные из глубины карманов, другие спрыгнули в оркестр и стали во всю силу легких дуть в осиротевшие трубы, третьи занялись арфами, дрожащий голос которых прозвучал в последнем вздохе порванных струн, как стон умирающих на поле брани.
Фридьеш метнулся к Трамплингу и вдруг воскликнул:
— Ой, да ведь он — тетенька!
— Как? Что? Тетка?!
Таким образом, даже бедному пастушку не удалось избежать хорошего пинка.
Цели мятежа больше не существовало, идеал рухнул и был оплеван, бунт превратился в истерическое неистовство обманутой толпы.
Лишь немногие встали на защиту Трамплинга, презрев тот факт, что он внезапно оказался дамой; остальные заливались смехом и бегали по пыльной сцене, совершенно не обращая внимания на то, что на них были новые с иголочки платья.
Зиа, растеряв свои бантики, вся в грязи, выползла из-за королевского трона; под ее разорванным в клочья платьицем величественно сверкало покрытое золотистым пушком тело. Я бросился к ней, но теперь уже не поцеловал ее, а действительно укусил. Зиа завизжала и кинулась к матери, которая в отчаянии ломала свои жирные руки. Какой-то пожилой господин стоял в углу сцены, аплодировал нам и кричал:
— Браво, ребята! Браво! Так им и надо!
Преданный своему делу учитель гимнастики тоже прибежал стремглав на сцену и заорал во все горло:
— Смирно! Гимназисты, направо! Ученики начальной школы, налево! Выстроиться!
Но кто-то сзади дал ему ужасающий пинок ногой.
Кто знает, во что еще мог вылиться этот бунт, если бы одному человеку, облеченному чрезвычайным доверием, не пришла в голову блестящая мысль ввести в действие механизм дождя. С веревочного потолка сцены вдруг хлынул ливень; вода грубо и немилосердно заливала обломки декораций, порванные маскарадные костюмы, а вместе с ними и детскую орду на сцене. Все бросились куда глаза глядят: Зиа, крякая как утка, зарылась лицом в мамину юбку; курносый мальчик побежал в направлении артистических уборных, совершив по пути такую непристойность, которая казалась просто невероятной, учитывая возраст этого веснушчатого господского сынка и общественное положение его папаши. Родители были явно шокированы поведением своего чада.
