– Что ты? Кто ты? Сука – вот кто ты! Ты почему меня не разбудил?! – Новый удар пришелся снизу в челюсть. – За трусость надо платить. Ты боялся, что тебя побьют, вот и получай! – Третий удар пришелся по печени.
– Я их отговаривал. – Халилов поперхнулся и согнулся вдвое.
– А они не послушались. – Взводный держал его за горло, не давая упасть, и был готов растерзать. – Из-за таких, как ты, люди гибнут. Предатель!
– Я же их отговаривал. Я не предатель.
– А что ты в полк доложил в восемь, в десять, в двенадцать часов, в два часа? Повтори форму доклада.
Замкомвзвода замешкался:
– Я сказал, что все на месте.
– Значит, все. Вот ты и ответишь за каждое слово. Ты понял? За – каждое – слово.
Оттолкнув от себя Халилова, Рыбакин тяжело опустился на землю. Он прекрасно понимал: если что-то случится, отвечать будет именно он сам, а никакой не Халилов. И в этом заключалась не логика, а сама жизнь.
Остальные солдаты взвода попрятались, как ящерицы, под камнями, чтобы не попадаться под горячую руку командиру, они ведь тоже его не разбудили и поэтому тоже несли свою маленькую ответственность. Гнетущее напряжение сменило командирскую ярость, оно висело над постом, как грозовое облако, росло, становилось все тяжелее и невыносимее. И в этом отчетливо проступала какая-то жуткая предопределенность.
– Когда они вернутся?
– Часа через два.
– Они так и планировали с самого начала? Вот мерзавцы. Ты-то хоть понимаешь, что они бросили боевой пост?!
– Понимаю.
– Теперь понимаешь, когда юшка потекла, а раньше не понимал.
– Товарищ лейтенант, – набравшись смелости, Халилов посмотрел на взводного, – они могут не прийти через два часа. Я знаю Абдуразакова и Зацепина знаю. Они отвязные, они пределов не знают, если заведутся. Чарс найдут, не остановятся.
– Понятно, дури у них у обоих хватает. Я тоже их знаю. Но еще я знаю, что не очень-то они смелые, морды им всем лично щупал.
– Я бы так не сказал. Когда волки в стаю собираются…
– К темноте по-любому будут. А солнце заходит в восемь. Что же командиру докладывать?..
– Вы их не знаете, товарищ лейтенант. Они действительно могут не прийти, они еще в Термезе после отбоя такое творили…
– Что ты мелешь? Разозлить, что ли, меня хочешь, или тебе мало досталось? Как это они не придут, это же опасно. Здесь же «духи» есть, это точно, как белый день.
– Но мы ведь никого так и не видели за все эти дни.
– На то они и «духи».
* * *
После жирного плова, после компота из сладкого урюка и кишмиша, после травки они чувствовали себя превосходно.
– Вот это жизнь!
– Не жизнь, а кайф!
– Пацаны, я балдею…
– Не ты один, да?
– Кто бы мог подумать, что все так классно получится.
– Со мной не пропадешь.
Абдуразаков гордился своей смелой выходкой, его авторитет сейчас стал невообразимо высок. Все оказалось просто: переступаешь красные флажки, и тебя с распростертыми объятиями встречает воля. Главное – сделать это! А сделать это может не каждый – только такие, как он, избранные. Он еще себя покажет, в Афгане есть где развернуться, он себя покажет. Здесь даже законов нет, убьешь – и ничего тебе не будет.
– Хамид, а когда на пост будем возвращаться?
– Ну ты козел, весь кайф обломал. Когда, когда? Спешишь, что ли? Завтра. Все нормально, не дрейфь. Кроме нас, здесь никого нет.
– А как же Рыбакин?
– А что Рыбакин, что он сделает? Жратвы принесем, будет доволен. Он теперь в штаны наложил, а мы вернемся – вот будет ему радости. Да и вообще, надо взводного приручать, с ним можно договориться. У нас деньги будут – и ему перепадет. Понял?
Пожалуй, что все они и всё поняли правильно, а потому отдых получился на славу. Помылись в ручье, постирали обмундирование, не проходило ощущение, что это какой-то обалденный пикник, классный туризм где-то в районе Фирюзы. Блаженство, первый раз за последнюю неделю вместо мерцающих звезд над ними был потолок, может, и не беленый, как у русских и немцев, и не синий, как дома, но все-таки потолок. Спали в куче матрасов в самом богатом доме, это они, конечно, заслужили, а как же иначе, ведь это впервые, после того как пересекли границу, бери больше – после того как ушли из дома. Какая тут, к черту, война…
