– Все, кто есть в доме, должны находиться во дворе. Ты сам будешь со мной, убедишься, что мои солдаты ничего не возьмут. Понял? Хайдаркулов! Переведи слово в слово: все, кто есть в доме, – находятся во дворе.
– Понял, командор, понял, шурави хуб.
– Ты уж извини, Насрулло, мы все перевернем вверх дном, но у тебя много ханум, они потом приберутся, хуб?
Хайдаркулов перевел, и тот понимающе закивал.
Искали и щупали все внимательно, как и вчера. Ремизов лично обошел все помещения, проверяя работу и продолжая удивляться примитивному афганскому быту. В комнате для приготовления пищи – открытый очаг с подвешенным котлом, немудреная алюминиевая утварь, в низких соседних комнатах с глинобитными стенами шкафы с фарфоровой посудой и низкими столами. Прошли комнату без окон для курения кальяна. Комнаты в женской половине дома выходили окнами во двор или вообще не имели окон. В угловой комнатке располагалась уборная с обязательным кувшином для гигиены. Почти во всех помещениях лежали одеяла и подушки – много одеял и подушек – и еще сундуки с одеждой и побрякушками. После тщательного осмотра все это женское богатство в беспорядке валялось в пыли на глиняном полу. В подвалах, в темных клетях, в хлеву прощупывали хворост, сено и навоз, выковыривали на свет божий каждую мелочь. Здесь же, в подземелье, хранились и запасы семьи, десятки мешков с мукой, кукурузой, рисом, что обычно для зажиточного дома, но в одном из отсеков Ремизов удивленно воскликнул:
– Насрулло, а ты богатый хозяин! – Перед ним от пола до потолка, устилая всю комнатку, возвышалась гора изюма. – Кишмиш?
Насрулло засиял от такой похвалы.
– Бакшиш, бакшиш, дарю. Бери, сколько хочешь.
– Ташакур, возьму обязательно. Хайдаркулов, вещмешок пустой сюда, быстро. Как раз к солдатскому пайку.
На том и распрощались. Без обид. В следующем доме их встречали без улыбок, настороженно и с испугом. Здесь вообще не оказалось мужчин. Толпа бесприютных женщин и детей из-под платков, исподлобья рассматривала чужих солдат.
– Всем оставаться во дворе. Вы нам не нужны. Проведем обыск и уйдем. – Ремизов говорил коротко, не вдаваясь в подробности. – Первое отделение – за работу.
Тряпки, хворост, навоз полетели во все стороны. Ремизову эта картина разгрома была неприятна и унизительна. Такая работа, убеждал он себя, и вид пулеметчика на крыше утверждал его в этом мнении. Где хозяин? Не стал ждать прихода шурави и ушел. У него есть причины, чтобы скрываться, есть причины.
– Искать тщательно.
Женские тряпки его не интересовали, а вот навозом он занимался лично. И они кое-что нашли. Гильзы от патронов. Много. Из дома стреляли. Когда, в кого, из какого оружия? Пустые пулеметные ленты. Могли и дети принести с улицы.
– Товарищ лейтенант, мины для миномета, две штуки.
– Боевые? Осторожнее с ними, зовите сапера.
– Сапер не нужен, они без взрывателей.
– Отнеси к Шанобаеву, и дальше ищите.
Но больше в этом доме ничего не нашли. С женщинами разбираться не стали. Они могли бы что-то рассказать, но Ремизов не хотел хотя бы краем впутывать их в мужские дела. Особенно в этой стране. Именно в этой стране. Что бы ни происходило вокруг: война, строительство мусульманского или народного государства, им все одно – горе, и ничего кроме горя.
Солнце поднялось высоко. Здесь, на тридцать пятой широте, оно всегда поднимается высоко и печет даже в апреле. Люди Ремизова уже порядком утомились копаться в навозе, хворосте, грязном тряпье, обнюхивать и прощупывать чужие жилища – все и везде одно и то же. Но они монотонно, как заведенные продолжали выполнять свою по-настоящему грязную работу. Выйдя из очередного дома, взвод двинулся дальше вдоль прозрачного ручья с каменистым дном и ледяной водой. Пыльные армейские ботинки вытаптывали мятную поросль, и следом за взводом стлался душистый запах травы, смешанный с влажным, освежающим дыханием ручья и ароматом цветущих абрикосов.
Дозор шел впереди взвода на пятьдесят метров, в пределах визуального контроля и надежной поддержки огнем. Аверьянов, пулеметчик, шел первым. Он не был лучшим или самым расторопным, не был смелым и особенно сообразительным, более того, он прослужил только полгода, но по должности он – пулеметчик, и его РПК находился в готовности к бою. Выбирать Ремизову не приходилось: не из кого. Все они, кто составлял его взвод, не имели ни опыта, ни стоящей подготовки, а риск при любом раскладе кто-то должен брать на себя. Следом за ним, осматривая справа дувалы, шел Рейхерт, крепкий сержант из тех, кто никогда и нигде не пропадет и на которого взводный надеялся. Третьим шел Саленко, смекалистый, наблюдательный, не из трусливых, но и не из дерзких. Он снайпер и мог бы никогда не попасть в дозор – не его это работа, – но этот парень цементировал всю тройку, а в чем-то и весь взвод. И еще он хорошо стрелял. В задачу Саленко входил левый сектор.
