Но даже такое расширенное понимание памяти не могло остановить исследователей в их все возрастающих обобщениях. Еще в 1870 г. Геринг[ 32 ] выступил со статьей «О памяти как всеобщей функции организованной материи». Впоследствии этот взгляд развил Земон в ряде работ, особенно в книге «Die Mneme als erhalten des Prinzip im Wechsel des organischen Geschehens». Сущность мнемических явлений он видит в том, что «они, рассматриваемые как репродукция прежних явлений, наступают без полного возвращения условий, которые были необходимы для вызывания этих прежних явлений, их предшественников». Земон устанавливает два главных мнемических закона. Первый — закон энграфии:« Все одновременные возбуждения внутри организма образуют связный совместный комплекс возбуждения, который в качестве такового действует энграфически, т. е. оставляет связный и постольку образующий единое целое комплекс энграмм[ 33 ]». Второй — закон экфории: «Экфорически действует на совместный комплекс энграмм частичный возврат той энергетической ситуации, которая раньше действовала энграфически». «Ассоциация, кратко выражаясь, есть результат энграфии, проявляющийся в случае экфории[ 34 ]»[ 35 ]. С точки зрения столь широкого понимания наряду с индивидуально приобретаемой мнемой, «которую мы также могли бы назвать областью высшей памяти», в «мнеме» заключаются мнемические протекания развития зародыша, регенерации, регуляции, периодических процессов, инстинкта. Все эти явления также мнемические.
Казалось, уже почти достигнуты самые широкие обобщения, и оставалось лишь сделать самый последний шаг — найти мнемические явления и в мире неорганическом (например, гистерезис[ 36 ]). Но... в 1928 г. выходит книга крупнейшего французского психолога и психопатолога П. Жане" «Эволюция памяти и понятия времени». В этой книге в самом резком противоречии со всем вышеописанным течением психологии Жане заявляет: «Память предстала пред нами как особое действие, специальное действие (action), изобретенное людьми в их прогрессе, и в частности действие, совершенно отличное от простого, автоматического повторения, составляющего сущность привычек и тенденций». Основываясь главным образом на психопатологических фактах, он проводит резкую разницу между «реминисценцией», состоящей в возвращении к исходному (restitutio ad integrum), и «воспоминанием», и только последнее считает памятью. Животные «имеют привычку, которая вполне достаточна и которая не есть память». «Память есть социальная реакция при условии отсутствия. Действительно, память — человеческое изобретение». «Память — человеческая, она существует только у людей, и даже не у всех... У ребенка имеется память только начиная с трех или четырех лет... Так же, как есть эпоха в начале жизни, когда нет памяти, будут, и это печально, эпохи в конце жизни, когда у нас больше не будет памяти... Есть тьма болезней, во время которых теряют память»[ 37 ].
И вот в конце нашего обзора истории проблемы памяти мы стоим перед прямо противоположными утверждениями: с одной стороны, память — «всеобщая функция организованной материи», с другой стороны, «память — человеческая, она существует только у людей, и даже не у всех». Что означает это противоречие? Как преодолеть его?
На почве эмпирической психологии это неразрешимо. Представители ее либо сводили все виды памяти, игнорируя своеобразие их, к чему-либо одному (так поступали ассоциационисты), либо, игнорируя связь их, ограничивались лишь противопоставлением. Иначе и быть не могло в недиалектической психологии. Но и диалектический идеализм Гегеля не случайно не удовлетворил психологию: поставив нужный вопрос о связи и взаимных переходах между памятью и мышлением, он не решил его, подменив изучение реального процесса, протекающего в реальных исторических условиях, идеалистическими конструкциями саморазвития духа. Решение вопроса дает только диалектический материализм, и только ленинская теория отражения ставит эту проблему с головы на ноги.
