Хотелось выпить еще один кубок вина. Но это лишние расходы, да и может повредить тому важному и нужному, что произойдет после омовения.
Венцель Марцел скосил глаза и с вожделением посмотрел на большую грудь служанки. Та, увидев обращенный на нее взгляд, заулыбалась и прикрылась рукой. Бюргремейстер почувствовал напряжение в самом низу живота, и его толстые губы растянулись в улыбке.
– Налей полкубка вина, – мягким голосом велел Венцель Марцел и глубоко втянул в себя аромат купели.
Хейла протянула вино и спрятала руки под передник. На ее полных щеках появились ямочки, а густые брови взлетели вверх.
Бюргермейстер осушил половину кубка. А оставшееся протянул служанке:
– Выпей. И поторопись.
Венцель Марцел, с удовольствием постанывая, выбрался из купели и ступил в прогретые Хейлой войлочные тапочки. Оставляя за собой влажные следы, бюргермейстер быстро поднялся по лестнице и, сбросив мокрую рубаху, нырнул под толстое пуховое одеяло. Немного подрожав, он почувствовал себя тепло и уютно.
Уже не хотелось ни о чем думать. Венцель Марцел напряг слух, пытаясь услышать скрип ступенек, по которым должна подняться служанка. Однако это произойдет только после того, как и она окунется в такую приятную теплую воду.
Хейла не заставила себя долго ждать. Она толкнула ногой дверь в опочивальню бюргермейстера и боком вошла в нее. На ней поверх голого тела была наброшена подаренная накидка, а в руках дымилась металлическая жаровня, в которой весело потрескивали угольки из камина.
«Вот и славно», – подумал Венцель Марцел и откинул край одеяла. Поглядывая на Хейлу, которая установила у лежанки жаровню и, скинув накидку, сладко выгнулась, бюргермейстер представил, как уже в следующее мгновение она будет под ним. Но будет лежать как жена, которую строгие церковники перед венчанием заклинали исполнять супружеский долг неподвижно, вытянув руки вдоль тела, чтобы ни в чем не мешать мужчине.
Пожалуй, это главный ее недостаток.
А в Древнем Риме женщины ласкали мужчин…
* * *
Судебный пристав, чуть склонившись, подал на вытянутых руках медную жестянку.
Гудо скосил взгляд. В металлическом чреве лениво пузырился свинец.
«Бедный городишко», – подумал палач и сбросил свой капюшон.
Увидев отвратное лицо палача, толпа радостно всколыхнулась. Пришло время самого важного и интересного.
Палач нагнулся и поднял с деревянного помоста конусообразную лейку. Затем его взгляд вернулся к опрокинутому на спину худощавому мужчине, которого, придавив его свисающую с колоды голову, держали два крепких стражника.
Глашатай свернул в трубку только что прочитанный приговор и с любопытством уставился на перекошенное от страха лицо преступника.
Гудо подошел к несчастному и приставил лейку к крепко сжатым губам. Преступник замычал и замотал головой. Однако стражники тут же пресекли его попытки к сопротивлению.
Палач вздохнул и с силой нажал на железную лейку. Та, подчиняясь грубой воле, обрезала губы и, выдавив зубы, глубоко вошла в глотку. Преступник задергался. Из глубины его тела послышался придавленный крик. Он тут же стал судорожно глотать выбитые зубы и потоки хлынувшей крови.
Гудо протянул руку и взял поданную ему жестянку с кипящим свинцом. Сейчас он ни о чем не думал. Он выполнял работу палача. Хотя некоторым из толпы показалось, что господин в синих одеждах уж очень скоро вылил в рот преступника кипящий металл. Слишком быстро, всего после нескольких конвульсий, фальшивомонетчик затих, а из прожженной дыры в основании черепа тут же вытек свинец.
Гудо посмотрел на остывающее пятно окрасившегося в кровь металла и еще раз подумал о том, что в былые годы, по словам мэтра Гальчини, фальшивомонетчику в глотку заливали серебро.
«Бедный городишко», – повторил про себя палач и грустно посмотрел на застывшую толпу. Та явно ожидала большего, надеясь, что зрелище растянется на более длительное время. Со вздохом поняв, что все закончилось, собравшиеся стали медленно расходиться.
Палач спустился с помоста и уселся на нижнюю ступеньку.
Через некоторое время к нему подошел пристав и передал то, что полагалось палачу по договору. Гудо вытащил из-под помоста свой полотняный мешок и с безразличием положил в него то, что было на преступнике ниже пояса, – кожаные штаны, зеленого цвета чулки и еще очень крепкие сапоги. Отдельно, в нагрудный карман, он спрятал свой заработок – восемь серебряных монет.
