За полем стояли четыре строгих здания: слева общежитие из шлакоблоков, справа огромная старая уродливая церковь, а между ними два здоровенных строения, в которых Люс угадала учебные корпуса.
Вот и все. Весь мир сузился до жалкого зрелища, открывшегося ее глазам.
Арриана незамедлительно свернула с дорожки и потащила Люс в поле, на верхнюю скамейку мокрых деревянных трибун.
Соответствующее сооружение в Довере буквально кричало «будущие спортсмены из “Лиги плюща”»[1], поэтому Люс всегда избегала там задерживаться. Но это пустое поле с проржавевшими погнутыми воротами свидетельствовало о другом. О чем именно, разгадать оказалось далеко не так просто. Три грифа-индейки кружили в вышине, унылый ветер качал голые ветви дубов. Люс зарылась подбородком в ворот водолазки.
– Ита-ак, – протянула Арриана. – Теперь ты познакомилась с Рэнди.
– Я думала, его зовут Кэм.
– Не о нем речь. Я имела в виду того. – Она резко мотнула головой в сторону кабинета, где осталась воспитательница, уткнувшаяся в телевизор. – Ты-то как думаешь – мужчина или женщина?
– Э, женщина? – осторожно предположила Люс. – Это что, проверка?
Арриана ухмыльнулась.
– Первая из многих. Ты прошла. По крайней мере, я так думаю. Пол большинства здешних преподавателей – предмет постоянных споров. Не беспокойся, ты скоро привыкнешь.
Люс решила, что Арриана шутит, впрочем, шутит классно. Но все это так отличалось от Довера. В прежней школе напомаженные будущие сенаторы в зеленых галстучках буквально просачивались сквозь коридоры, храня высокомерное молчание, и казалось, все кругом просто усыпано деньгами.
Обычно ученики доверской школы кидали на Люс косые взгляды, словно предупреждая: «Не вздумай испачкать наши белые стены отпечатками своих пальцев». Она попыталась представить там Арриану, бездельничающую на трибунах, громко отпускающую грубые шутки. Попробовала угадать, что могла бы подумать о ней Келли. В Довере не было никого ей подобного.
– Ладно, выкладывай, – Арриана плюхнулась на верхнюю скамейку, жестом предлагая Люс присоединиться. – Что ты такого натворила, почему загремела сюда?
Тон ее был шутливым, но Люс все-таки села. Нелепо, но она почти надеялась, что хотя бы в первый школьный день прошлое не успеет подкрасться и лишить ее относительного спокойствия. Разумеется, здесь все тоже захотят знать.
Кровь стучала в висках. Как и всякий раз, когда Люс мысленно пыталась вернуться в ту ночь. Она так и не избавилась от чувства вины из-за случившегося с Тревором, изо всех сил пыталась не увязнуть в тенях воспоминаний о происшедшем. Нечто темное и неописуемое, о чем она никогда и никому не сможет рассказать.
Ни за что.
Тогда она как раз начала рассказывать Тревору о странном эффекте присутствия, который ощущала той ночью, об извивающихся тенях, нависших у них над головами и грозивших омрачить чудесный вечер. Разумеется, теперь уже слишком поздно. Тревора больше нет, его тело обожжено до неузнаваемости. А Люс? Виновна?
Никто не знал о темных очертаниях, иногда являвшихся ей во мраке. Впрочем, они возникали постоянно. Появлялись и исчезали настолько давно, что Люс уже не могла бы припомнить, когда увидела их впервые. Но точно помнила, когда впервые осознала, что тени приходят не ко всем.
Только к ней.
Когда Люс исполнилось семь лет, ее семья отдыхала на острове Хилтон-Хед, и родители взяли ее покататься на лодке. Солнце клонилось к закату, тени начали клубиться над водой, и она обратилась к отцу.
– А что ты делаешь, когда они приходят, папа? И почему не боишься чудовищ?
«Чудовищ не бывает», – заверили родители, но Люс продолжала утверждать, что рядом с ними находится нечто темное и дрожащее. Это закончилось визитами к семейному окулисту, покупкой очков, проверками слуха, когда она имела неосторожность описать сиплый свистящий шум, который порой производили тени, а затем и к бесконечными сеансами у психотерапевта. И, наконец, прописанными нейролептиками.
Однако все эти ухищрения так и не прогнали тени.
В возрасте четырнадцати лет Люс отказалась принимать лекарства. Именно тогда для нее нашли доктора Сэнфорда и доверскую школу. Они полетели в Нью-Гэмпшир, и отец поднялся на машине по длинной извилистой подъездной дорожке к особняку на вершине холма, именующемуся Тенистые Ложбины. Родители посадили Люс перед мужчиной в белом халате и спросили, по-прежнему ли ее посещают «видения». Ладони родителей взмокли от пота, когда они сжали ее руки, брови нахмурились от опасения, что с дочерью что-то не в порядке. Очень и очень не в порядке.
