– Хорошо, я понял.
– Трехо бьется за власть над империей. Я бьюсь за что-то похожее на вселенную, в которой есть жизнь.
– Я понял, – повторил он, но она уже завелась и не могла остановиться. Пока не спустит пар.
– Если есть шанс – хоть один на миллиард – понять, что это такое, я им воспользуюсь. Если за это придется платить – заплачу. Даже не задумаюсь. Открою бумажник, и пусть мироздание берет, сколько считает нужным. Такая игра. И, да, я очень-очень надеюсь, что Дуарте вышел из состояния овоща и сбежал заниматься тем, чем там занимаются на пенсии бывшие императоры, наполовину состоящие из этой сраной протомолекулы, потому что тогда, значит, Трехо не ради дворцовых интриг отвлекает меня от работы. Но кто это может знать? Только не я.
Она замолчала, скованно, сердито качая головой.
Фаиз придержался за скобу.
– Чем тебе помочь?
– Все тем же. Помоги мне делать дело. Будем надеяться, мы успеем вовремя.
– Хорошо, – сказал он. – Это я могу.
– Извини. Я не хотела…
– Не за что тебе извиняться. Ты права. Я усвоил.
Она взяла его за руку. Ее ладонь была холодной. И сухой. Она так исхудала, что он прощупал скользящие по косточкам жилки.
– Прости, что и тебя втянула.
– Тут и правда похоже на ад. Зато в хорошей компании.
– Если уж выбирать, с кем встретить конец всему, я бы выбрала только тебя.
– За красивую задницу, да? Это моя тайная сила.
Она выдавила улыбку.
– Ты меня насквозь видишь.
– Моими ягодицами можно орехи колоть, – заявил Фаиз. – То есть ты не обязана их потом есть, но…
– Я тебя люблю, – сказала она. – Хватит меня смешить. Позови обратно Кару. У меня еще работа есть.
Он нашел Кару в их с Ксаном каюте. Они оба плавали над койками, Ксан азартно пересказывал какое-то шоу, Кара слушала со скучливым вниманием – эту мину старшие сестры носили на лице с доисторических времен. В нынешней обстановке от столь нормального зрелища теплело на душе. Фаиз прокашлялся, и девочка обернулась к нему с откровенной радостью, а Ксан столь же откровенно расстроился.
– Доктор Окойе готова? – спросила Кара так жадно, что Фаизу опять стало не по себе. Он скрыл тревогу.
– Готова. Извини, что помешал. Мне надо было кое-что с ней обсудить.
– Ничего, – сказал Кара. – Но мне надо идти.
Фаиз подтянулся к дверной раме, и девочка вылетела в коридор. Когда она проплывала мимо, у него в который раз закружилась голова: его вестибулярный аппарат утверждал, что Кара не плыла налево по коридору, а головой вперед падала вниз. Фаиз ухватился за скобу, сделал несколько вздохов, и ощущение прошло.
– Вам плохо? – спросил Ксан.
– Нет. Просто… никак не привыкну к невесомости. Я вырос в гравитационном колодце, и кое-что в меня вшито накрепко.
– Да, я слышал, – сказал Ксан и, перевернувшись, коснулся потолка, чтобы уйти к полу.
Трудно было понять, что выражает его лицо. Он несколько десятилетий прожил маленьким мальчиком и, имея взрослый опыт в сочетании с детской структурой мозга, был не ребенком и не взрослым. Как и его сестра. Невозможно видеть в них детей – и не видеть невозможно. Ксан прищелкнулся к палубе магнитными подошвами и повернулся свободно, словно в поле тяготения.
– А ты как? – спросил Фаиз. – У тебя все хорошо?
– Я беспокоюсь за Кару, – сразу отозвался мальчик. – Она каждый раз возвращается другой.
– Да ну? Как – другой?
– Меняется, – сказал Ксан. – Эта штука, которая ее учит, – она ее еще и переделывает.
Холодок, пробравший Фаиза, не имел отношения к температуре воздуха. Однако он продолжил в том же легком дружеском тоне:
– А во что переделывает, как тебе кажется?
Ксан покачал головой: «Не знаю». И сказал:
– Мы выясним.
