– Я потеряла брата, – сказала она голосом, севшим от невыносимой тоски. Брата у нее никогда не было.
– Взрыв? – спросил он.
– Альпинист, погиб в горах, – ответила она. И увидела лицо и скорчившееся под обрывом тело. Веревка лежала на нем змеиными кольцами. Огромная печаль, явившаяся вместе с воспоминанием, грозила ее смыть.
«Что с тобой? – спросил голос в голове. – Зачем ты ему врешь?» Но она не лгала. И единственный ответ – вырвавшийся из груди всхлип.
– Эй, – сказал хриплый, – ты держись. Меня тут собрали как надо. В смысле, жаль, что Рик с Геленой не выбрались, но такая работа, да?
«Я не по тебе плачу», – хотела сказать Танака, но плакала и по нему тоже. И по брату, сорвавшемуся со скалы, – она помнила, как он обнимал камень под утесом, какие пустые у него были глаза. И еще она плакала по Гелло и Рики, по всем, кто не выкарабкался, когда мир разнесло бомбой. А больше всего – от страха. «Что со мной творится?»
– А я старшина Бирд, – сказал хриплый. – Льяс Бирд. А ты?
«Не знаю».
Ответить Танака не успела. Открылась дверь, вошел, азартно стуча пальцами по терминалу, Ганьон. Увидев, что она очнулась, он пришлепнул терминал к предплечью, и пластинка обвила ему руку.
– Рад видеть вас в сознании, полковник, – сказал Ганьон.
– Черт, простите, что надоедал разговорами, полковник, – испугался Бирд.
Танака по голосу поняла, что с «полковником» прежнего разговора уже не будет. И ощутила непривычный укол сожаления.
Ганьон, вовсе не обратив внимания на Бирда, занялся показаниями приборов.
– Эй, старшина, – позвала Танака.
– Слушаю, полковник!
– Ты держись, солдат. Мы оба отсюда выберемся.
Просто я первая.
Ганьон взглянул на обернутый вокруг запястья терминал и похлопал Танаку по руке.
– Кажется, все нормально. Теперь отдыхайте, а завтра вас отпустим. Запишем на дальнейшие процедуры в ближайшие…
– А старшина Бирд? – спросила Танака.
– Кто? – растерялся Ганьон.
– Старшина Бирд. На соседней койке. Как с ним?
Ганьон только мельком взглянул в сторону Бирда.
– А, понимаю. Боюсь, он не мой пациент.
Врач снова занялся терминалом.
Все произошло помимо сознания. Так силовая броня исполняет запрограммированный порядок действий. Тело резко включилось в работу, хоть сейчас в рейд. Несколько секунд она смотрела, что набирает у себя на запястье Ганьон.
Щелк.
Она прижимала Ганьона к кровати, коленями на плечах, кулак снова бьет в его ошарашенное, перепуганное, залитое кровью лицо.
– Я, на хрен, спрашивала, твой ли он пациент? – услышала она собственный вопль и вогнала левый кулак ему в глаз – трубочка капельницы вылетела, брызнула кровь. – Я ни хрена не спрашивала, твой ли он пациент!
В жилах пела кровь. Она чувствовала себя большой, могучей, живой – как часто бывало в деле. А потом словно в лицо холодной воды плеснули – она пришла в себя и очень испугалась. Слезла с кровати, сделала шаг назад. Ганьон сполз на пол и тихо поскуливал.
– Полковник.
Она перевела взгляд на Бирда. Теперь, стоя, она видела его лицо. Круглые голубые глаза. И погрозила ему пальцем.
– Я присмотрю, чтобы тобой занимались как следует, – пообещала она. Но в глубине сознания кто-то тихий и маленький, наблюдавший все это со стороны, подумал: «Мне конец».
– С-спасибо, – выговорил Бирд. – Я ничего, полковник. Я в порядке.
– Я присмотрю, – повторила она.
Развернулась и промаршировала к двери. Двое вооруженных охранников шагнули навстречу и попятились. Больничный халат сполз с плеч, она его подхватила, чтобы не сверкать грудью на весь коридор. Ее задницу, наверное, уже видела половина медиков Гевиттера. Все это казалось очень далеким.
Прошли часы или секунды, пока она оказалась перед столом в приемной. За ним сидела та же темноволосая девушка. Беспомощные молодые глаза округлились при виде нависшей над ней Танаки.
– Вы меня знаете?
– Да, полковник.
– Хорошо. – Танака глубоко вздохнула, выровняла позвоночник и проговорила, произнося каждый звук так отчетливо, как только позволяли раны и повязки: – Я хотела бы пройти психиатрическую экспертизу.
