На закрытой террасе тепло благодаря световым обогревателям. Я как обычно принимаюсь рассматривать Фунчозу. Мы видимся всего раз в год, и каждый раз мне кажется, что Фунчоза меняется кардинально, хотя невозможно поменяться кардинально сорок раз. Он оставил службу сорок лет назад, не желая превращаться в кряхтящего Триггера, как сам он сказал. Желал уступить место молодым, тем более он взялся за непосильную задачу перенаселить землю заново, когда Вьетнам родила четвертого дитя.
Они не избрали наш путь, решив умереть людьми. Аутентичными, натуральными – как говорил Фунчоза. А потому сейчас он был глубоким стариком с седыми волосами, лицом, испещренным морщинами, ноющей поясницей и тростью.
– Чего уставилась на меня такая вся молодая и сексапильная со стоячими сиськами? – сказал он, поглядывая на меня из-под прищура. – Хотя чего там. Не было у тебя никогда сисек.
Из дома вышла Вьетнам: такие же седые волосы в косе, морщинки вокруг узких глаз, но по-прежнему гордая осанка. Я улыбнулась и помахала ей рукой.
– Опять пришла хвастаться своей подтянутой жопой? – спросила она, сложив руки на груди.
– Да не было у нее никогда жопы! То ли дело у тебя. Ну-ка иди сюда, иди-ка!
Вьетнам подставила свой зад Фунчозе, и тот громко хлопнул по высохшим половинкам жены.
– Ай! – крикнул он. – Кажется, я раскрошил кисть о твои кости.
– Да пошел ты! Сам попробуй сделать девять паразитов!
– Уже сделал и у меня яйца лопнули! Так что давай-ка иди отсюда, пока я снова не оседлал тебя!
Было забавно смотреть на сексуальные споры двух стариков. Вьетнам исчезла в доме, а через пару минут появилась с подносом, разлила нам лимонад в высокие стаканы и снова исчезла.
Следующий час Фунчоза пытал меня расспросами о жизни за пределами резервации, нещадно критиковал и обзывал, развлекаясь с моим терпением. Мои нервы закалились достаточно, чтобы воспринимать Фунчозу, как близкого друга. Он был таковым всегда, просто мне понадобилось больше времени, чтобы это осознать. Он, как никто другой, всегда был рядом, когда я давала слабину. И когда пытался расстрелять в ангаре, и когда пинал в той коморке, а потом и много раз после этого, когда мы восстанавливали свой мир из руин.
Фунчоза всегда был рядом. Всегда придавал мне сил. Видеть его в нынешнем состоянии было тяжело. Осознавать, что скоро его не станет, еще тяжелее. Но то был его выбор, и я его уважала.
– Чего там Хумус? Не помер еще? – спросил он.
– Все также руководит Крымскими Вятичами, – ответила я.
– Ляху видел?
Я покачала головой.
Потом последовал час просмотра секретных видео из исследовательских лабораторий.
– Электрогранаты? Нехило! Томас стал бы звездой у Гитлера! Какие только пыточные орудия ни придумывает, – восклицал он, смотря видео тренировки на моем планшете. – Ой, ну какие тряпки, эти ваши новые Падальщики. Тьфу! Как они вообще выживают?
– Кстати, хватит сливать им видео с моим участием, – говорю я.
Именно Фунчоза был основным подпольным поставщиком видеофильмов, записанных с его нагрудных видеокамер, когда мы служили вместе. Уйдя со службы, Фунчоза скопировал все свои архивы и теперь иногда тут и там возникали новые просочившиеся кадры с битвы под Нойштадтом. В основном я там людей ем. Из-за этих пиратских копий меня и боятся.
– Я не сливаю. Я продаю.
– У нас нет денежной системы.
– Но обмен никто не отменял.
– И на что обмениваешь?
– Да всякий крутой стафф! Вот смотри. Это я получил взамен на то слезливое видео, когда ты расплакалась на пробуждении первого в Аахене. Помнишь? Помнишь?
Конечно, помнила. Первый пробужденный в скромной лаборатории Кейна в Аахене, куда я отправилась с Калебом, чтобы присутствовать лично.
– Ты так жалобно ревела, что я отдал задорого-задорого!
– Это подло, Фунчоза.
– А еще противно. Ты там такая сопливая вся.
Я тяжело вздохнула, представляя, что еще приберёг Фунчоза в своих цифровых сундуках. Не удивлюсь, если он установил где-нибудь скрытую видеокамеру в моей спальне.
– Во! – он протянул мне странный предмет.
Это была какая-то пупырчатая резиновая труба фиолетового цвета.
– Что это?
– Ребята достали с завода под Лихтенштейном.
