- Отдэлэние, подъем! -заорал у тумбочки дневальный Кабаидзе, и спальное помещение будто взорвалось.
Спавшие на верхних ярусах вскакивали с коек, ничего не соображая, падали вниз, просыпаясь окончательно уже на полу, мелькали голубые единообразные майки, стриженые головы; длинные худые руки хватали одежду, все суетились, спешили и, на ходу подпоясываясь ремнями, бежали к тумбочке дневального, где стоял, поглядывая на часы, младший сержант Серегин, которому было поручено командовать карантином.
Строй из семи человек (кроме наряда) покачнулся некоторое время и замер.
Серегин постучал ногтем по циферблату часов:
- Плохо поднимаемся, товарищи военнослужащие. В норму не уложились, а потому…- он сделал паузу, а потом резко скомандовал: - Отбой!
Не раздумывая, все кинулись обратно к койкам, проделывая на ходу те же операции, что и минуту назад, только в обратном порядке - снять ремень, куртку, сапоги, брюки. Портянка с одной стороны табурета, портянка- с другой. Секунды, секунды… Выравнены сапоги, как по нитке, белые полоски на синих суконных одеялах покачались, точно бурунки на волнах, и успокоились. Глаза можно не закрывать, уснуть все равно не успеешь, а они сами слипаются, подушка манит, голова будто приклеивается к ней.
- Подъем! - снова завопил Кабаидзе.
Женя остался лежать. Первый раз вскочил, повинуясь больше общему порыву, нежели здравому смыслу, а теперь, успев проснуться окончательно, не спешил. Он в конце концов не в цирке и не желает, точно медведь, быть выученным кататься на велосипеде.
- Миляев, подъем! - Серегин резким движением сбросил на пол одеяло.- Подъем, команда была!
Женя не торопился. Спокойно уселся на койке, опустив меж острых колен руки.
- Доброе утро, товарищ младший сержант. Вы забыли…
Что он забыл, Серегин не дослушал. Сверкнул золотым зубом:
- Я не забуду! Один наряд вне очереди!
- Но позвольте, насколько мне известно, до принятия присяги…
- Вот я и говорю, что не забуду. Марш в строй!
Женя встал, надел брюки, медленно отыскивая ступнями «тормоза» в конце штанин, набросил демонстративно портянки поверх голенищ сапог и всунул туда поочередно ноги, будто демонстрируя всю тщетность сержантского обучения. Так же, не торопясь, застегнулся и подпоясался ремнем.
В коридоре давно уже замер строй из шести человек, все смотрели на неторопливо одевающегося Миляева: одни со страхом, другие - восхищаясь его смелостью, третьи - с раздражением: теперь из-за этого
«смельчака» будут тренироваться бессчетное количество раз.
- В строй, рядовой Миляев!
Ои пошел вразвалочку и встал с краю. Но сержант передумал.
- Отставить. Выйти из строя!
Тот сделал шаг и остановился.
- Надо выходить из строя на два шага и повернуться кругом.- Серегин подошел к нему.- Прикажете еще раз из-за вас репетировать?
- Не прикажу. Идиотские приказания не в моем духе.
- Отставить разговоры!
- Ладно, молчу, как двоякодышащая рыба протоптер.
Жажда протеста нарастала, Женя понимал, что так поступать не разумно, глупо - это ведь только начало. В нагнетающемся темпе перебранки он ощутил неожиданно прилив вдохновения, которого иногда так не хватало у мольберта. Вот он, будоражащий нутро миг самовыражения и страсти! На необитаемом острове не возможен балет - искусству нужны зрители и аплодисменты.
Лысые зрители смотрели в упор по-разному. Ни аплодисментов, ни визга восторга.
- Стать в строй!
- Есть! - ответил по-военному Женя.
Шагнул вперед и стал в строй рядом со съежившимся Свинцицким, предоставив сцену младшему сержанту Серегину - главному режиссеру карантина.
«Федерико Фелини, удостоенный главного приза казармы- золотой фиксы».
- Смирно!
Заученный текст. Мотор. Камера! Дубль первый. А впереди их семьсот тридцать - мотор службы запущен на целых два года.
- На-п-прр-ра…во! На утренний кросс шагом - марш.
В дверях Серегин сказал Жене совсем незлобно:
- Зря в бутылку лезешь. Армия не забава, не таких, как ты, скручивала в бараний рог. Шелковым будешь.
А Жене было на все наплевать и было противно оттого, что не сдержался, оттого, что стоял как идиот перед идиотами, оттого, что паясничал. Вот тебе и гандийская сатьяграха (упорство в истине) . Какое уж тут, к черту, ненасильственное сопротивление, что значит упорство в истине, когда истины нет. В чем она? В этих кирзачах? В божественно-ритуальном пробеге каждое утро? Научи, старик Ганди, ты же Махатма, что значит великая душа…
