– Итак, вопрос. Несмотря на косноязычие, вопрос хороший. – Бакалавр сделал пометку в свитке. – Периодически возникают поползновения к переходу на кредитные деньги. Проще говоря, на бумажки, которые будет печатать правительство. Оставим в стороне ситуацию подделки этих бумажек. Это встанет отдельной проблемой, отвлечет у общества массу сил, превратит многих людей в преступников. Но этими пустяками, в конце концов, можно пренебречь. Водяные знаки. Здесь глубинная магия, понятная специалистам, но закрывать солнце банкнотой, смотреть сквозь деньги на белый свет... Соображать надо, не дети уже всё-таки. Само введение таких банкнот, не обеспеченных ни магией, ни серебром, свидетельствует либо о глупости, либо о злой воле, о начале фантастических спекуляций. За бумажку, стоимость которой ничтожна, покупается множество товаров, человеческого труда. И первый, кто выпускает её в обращение, получает нечто даром. Государство это, купец или учреждение, всё равно. И этот факт невозможно изменить. Пустышка, постоянно растущая червоточина. Такое общество не сможет удерживать стабильных цен. Они будут всё время ползти вверх. Подобное состояние затрудняет нормальный обмен, зато идеально подходит для спекуляций. Попробуйте спекулировать серебром. Здесь возможна только удачная либо неудачная торговля.
– Феодосий... – Сиплый голос похохатывал. – Ну ты, Бредень, даешь. Феодосий, твою мать.
Бредень откинул монашеский капюшон, под которым действительно оказалось благообразное лицо и аккуратная, клинышком, бородка. Чувствовалось, что её с утра расчесывали.
– А говорил-то как, – не унимался сиплый. – Прямо излагал. Красиво паришь, Бредень. Или тебя теперь Феодосием и кликать?
– Так я ведь жил при монастыре. Столовался там, все у них знаю. Год, почитай, там прожил.
– А, ну тогда понятно. И тебя там что, Феодосием звали?
– Нет. Но там был отец Феодосий.
– Ну, все равно. Оторва ты, Бредень. Баско их развел, не подкопаешься. А по глине кто, Хвощ говорил?
– Понятно, Хвощ.
Вернувшиеся рыцари «монахов» уже не застали. Трупы настоящих привратников были найдены в кустах неподалеку. Время, конечно, упустили. Если б не Олег, вообще получилось бы глупо, но и полтора потерянных часа отыграть не удалось.
Банда Хвоща растворилась в огромных лесах под Угличем.
Глиняная птаха в кармане запищала переменчивой трелью. Вызов на связь; судя по руладам, Варька. Тарас вытащил «соловья», щелкнул клювом.
– Слушаю.
– Мя-ау, – сказали на том конце. Точно Варька.
– Как дела? – спросил школяр.
– Мяау, мя-ау, – доложилась Варька. В смысле, не особенно дела, могли быть и получше.
– Ты чего хотела? – не слишком вежливо поинтересовался Тарас, но сбить Варьку с поэтической волны не удалось.
– Мя-а-ау. Мур-р-р.
– В смысле, чтобы я приехал?
– Мя. – Утвердительная интонация не нуждалась в пояснениях.
– Ты, кстати, Никиту видела сегодня?
– Мя, – снова сообщила его пассия, но на этот раз интонация была противоположной. Мол, на хрена тебе Никита, если я, красавица, с тобой воркую.
– Да не мякай, скажи, видела или нет?
– Мя, мя, мя.
– Точно нет?
– Мя. Мя-ау, мур-р, мя-ау!
– Вечером приеду.
– Мур-р.
– Мур, – лаконично попрощался Тарас и щелкнул клювом глиняной свистульки. Спустившись с верхней площадки, он уселся на сиденье. Вагон медленно катился в район, где жил Никита. Тарас надвинул на глаза форменную кепку и попытался задремать.
– Нет, ты представляешь? Стиральное корыто опять искрит.
– У тебя ж было такое.
– Было. Было, чтоб ему мордой об забор, поганому наладчику. У вас, говорит, порошок просрочен. Как будто тараканье крыло портится. Его хоть год держи, хоть четыре года.
– Ага. То-то у тебя полка в подсобке завалена. Запаслась.
– И у тебя были бы завалены, если бы возможность появилась. А я что вынесла, то вынесла. И тебе, кстати, целую коробку тогда дала.
– Неполную.
– А ты не жадуй. Сама тоже... В огороде без цветов. А таракан – он всё равно не портится.
– Так там же не только таракан. Там ещё мыло, корица, там намешано что твои салаты.
– Ты хоть салаты мои не трожь. Я ей про корыто, она мне про салаты. Или ты считаешь, оно нормально, когда вместо чистого белья из корыта дым с искрами идет?
