— Ты говоришь, Джек, что нынче у тебя много денег. Это, видимо, для тебя очень важно. Ты можешь передать мне Колтрейн-Хаус в собственность по акту, а потом аннулировать брак и идти своей дорогой. Купи себе два поместья, три. Август уже два года как лежит в земле. Шерлок наверняка тебе об этом написал. Если ты мог прождать два года, прежде чем заявиться сюда, Колтрейн-Хаус значит для тебя не так уж много, — предположила Мери, хотя внутри у нее все похолодело: одно было очевидно — он ее не хочет. Неужели он вернулся только из-за Колтрейн-Хауса? Неужели только поместье ему дорого?
Она должна это узнать.
— Отдать тебе… Колтрейн-Хаус? — Джек пронзил ее своим взглядом. — Никогда!
Мери кивнула и направилась к двери.
— Тогда нам не о чем больше говорить. Мы остаемся женатыми, и мы оба остаемся в Колтрейн-Хаусе. Я прикажу Максвеллу отнести наверх твои чемоданы. За тобой, наверное, едет карета с вещами и камердинером, не так ли? Если учесть, что ты никогда не умел как следует завязать галстук. Тот, что на тебе, явно завязан мастером своего дела. Кипп научил меня разбираться в таких вещах. Мы обедаем в шесть в маленькой столовой. Пожалуйста, не опаздывай.
Мери шла к двери, понимая, что необходимо уйти, прежде чем она взорвется. Бедный Джек! Такой предсказуемый! Но когда она проходила мимо, он схватил ее за локоть. Он был так близко, что она ощутила его запах — запах разгоряченного зверя. Он был в ярости — это было очевидно.
— Не делай этого, Мери. Хорошо, я не нужен тебе как муж. Но ты просчитала последствия того, что предложила?
Мери не отвела взгляда, она даже глазом не моргнула.
— Я тебя знаю, Джек. Я знаю тебя всю свою жизнь, и знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты меня не испугаешь. Это ты боишься меня. Разве нет? Потому что ты меня совсем не знаешь. Больше не знаешь.
Она стряхнула его руку и вышла из комнаты до того, как первая слезинка скатилась по щеке.
Мери опустилась на каменную скамью в оранжерее. Она не видела распускающихся цветов, не чувствовала влажности воздуха. Перед собой она видела только Джека.
Он был невероятно красив, даже красивее, чем она помнила. Высокий, сильный, с длинными черными волосами. Его глаза были все того же потрясающе зеленого цвета, взгляд — умный, проницательный, вопрошающий.
Это был тот же Джек, который целовал ее разбитые коленки. Тот же Джек, деливший с ней свой скудный ужин в детской. Тот же Джек, который, бывало, пробирался на кухню и миссис Максвелл давала ему еду, приготовленную для Августа и его своры, а не для двух голодных, маленьких детей. Тот самый Джек, учивший ее соколиной охоте, рыбной ловле, стрельбе, скачкам на лошади без седла и преодолению препятствий. Тот самый Джек, который обещал всегда ее любить, и защищать, и не покидать никогда.
Джек, которого били, пока он не сломался и не согласился, стоя возле Мери, повторять за пьяным викарием слова клятвы, чтобы Август получил возможность присвоить оставшееся от ее наследства, притом законно. Джек, согласившийся покинуть Англию в обмен на безопасность Мери, на обещание Августа больше никогда не появляться в Колтрейн-Хаусе.
Он уехал.
Они даже не успели переброситься словом. Он даже не оглянулся. Не оставил ей записки, не прислал письма ни ей, ни Киппу за все пять лет.
Он просто исчез как сквозь землю провалился.
И оставил ее одну.
Клэнси рассказал ей, что ему удалось поговорить с Джеком, прежде чем Генри увез его в фургоне какого-то фермера на побережье. Клэнси обещал Джеку, что они с Клуни и Алоизиусом будут заботиться о Мери вместо него. Леди Уиллоуби и Кипп согласились вместе с Максвеллами быть своего рода опекунами Мери до возвращения Джека. Какое-то время Мери верила — ей просто необходимо было верить, — что Джек думает о ней, что он уехал совсем ненадолго и скоро вернется.
Но дни превратились в недели, недели — в месяцы, и Мери стала терять надежду. Когда месяцы превратились в годы, она наконец поняла, что Клэнси солгал из любви к ней, чтобы защитить Джека, как-то ее успокоить. Возможно, Джек хотел уехать. Его сжигала ненависть к Августу, его избили и унизили. И он уехал, но не для того, чтобы стать сильнее, а просто чтобы уехать.
