Когда же борьба стала для него важнее, чем жизнь? Когда он превратился в того человека, каким нынче стал? Когда уподобился пустой раковине, наполняющейся банкнотами и недвижимостью? За деньги он покупал информацию, дававшую ему силу, равную… ну, уж конечно, не счастью.
Счастье — это ребенок, бросающий камешки в ручей. Счастье — это лежать на спине на свежескошенной траве и придумывать, на что похожи проплывающие над головой облака. Счастье — смотреть, как Кипп учит Мери фехтовать. Джек смеялся до слез, наблюдая, как озорная девчонка, отвлекая Киппа на какой-нибудь пустяк, втыкает ему прямо в сердце тупую рапиру.
Счастье — это Колтрейн-Хаус, такой, каким он хотел его помнить.
Счастье — это Колтрейн-Хаус, такой, каким Джек Колтрейн его сделает: он так много работал лишь для того, чтобы восстановить усадьбу. Жаль только, что Клэнси и Клуни уже нет в живых и они не станут частью его будущего, ведь в них заключалась большая часть его счастья в прежние времена. Они покинули его, так же как он покинул их.
Слишком поздно. Он вернулся слишком поздно. Он был так захвачен своими планами, что упустил действительно важное. Да, Колтрейн-Хаус — это важно. Но какой ценой?
Неужели намерение спасти Колтрейн-Хаус было достаточным, чтобы покинуть любимых и дорогих на целых пять лет, наблюдая за ними издалека? Неужели слишком долгое невозвращение лишило его шанса на счастье?
Джек вздохнул, услышав, как подъехал Уолтер.
— Судя по топографическому описанию, которое ты мне дал, — произнес Уолтер, — и принимая во внимание логику действий зеленого юнца, у которого волос на голове было больше, чем ума, ты прав: именно это место является отправной точкой твоего юношеского позора.
— Иди ты к дьяволу, Уолтер, — небрежно бросил Джек и улыбнулся. Но улыбка была печальной. — Ты бы видел, друг, какой мы тогда устроили кавардак: все кричат, куда-то бегут. Кипп старается быть одновременно в трех местах. Хани рыдает, орет и колотит барона своим деревянным башмаком. А я, идиот, пытаюсь остановить испуганных лошадей. А потом откуда-то, будто с неба, сваливается Мери… — Джек опустил голову, прикусив губу. — Господи, я тогда подумал, что она мертва.
— А когда оказалось, что она жива, — успокаивающе сказал Уолтер, — тебе захотелось убить ее. Совершенно непонятно почему.
— В запальчивости я мог сказать или сделать что угодно. А уж если выпью… — признался Джек, глядя на своего компаньона. Уолтер был великолепен. Другого слова не придумаешь. Высокий, широкоплечий, с темной кожей, благородным орлиным носом и черными как ночь, но с тонкими ниточками седины волосами, ниспадавшими на плечи. Его коричневый сюртук ловко сидел на нем. Простой галстук, коричневый жилет, темно-коричневые брюки обтягивали железные мускулы бедер. Уолтер был одновременно похож на банкира и дикаря, на боксера и премьер-министра, на разбойника и священника.
— Это верно. Ты достаточно сказал, будучи пьяным. Ты просил меня, в случае если твой отец еще жив, содрать с него шкуру — медленно и тупым ножом, — как только мы ступим на землю Англии, — сказал Уолтер, с удовольствием нюхая в петлице бутоньерку. — Но сейчас, когда он умер, я довольствуюсь тем, что помочусь на его могилу. Хочешь ко мне присоединиться?
— Я не заслуживаю твоей дружбы, — сказал Джек улыбаясь. — Если честно, друг, бывают моменты, когда ты меня по-настоящему пугаешь.
— Это все мой великий ум, — царственно улыбнулся Уолтер, склонив набок голову, принимая похвалу Джека. — Один мой вид иногда нагоняет на людей суеверный страх. А сейчас, полагаю, настало время расстаться. Отправляйся в Колтрейн-Хаус к своей невесте. — Одним быстрым и изящным движением он соскочил с двуколки. — Я останусь здесь, дам отдохнуть лошадям и обдумаю, каково мое место в этой маленькой судьбоносной точке вселенной.
— А кто же будет защищать мой тыл? Кипп сказал мне, что Мери меня презирает. — Джек снял шляпу, потом снова надел ее немного набекрень. — Помня характер Мери и зная, что Шерлок явно рассказал ей о моем прибытии, я уверен, что поскачу навстречу своей смерти. Хотя сдается мне, тебя это не слишком волнует.
