— Молодые люди! Зачем вам липа?
Он поднял голову, и, как однажды Кузя Второй, все увидели, что лицо у него не только строгое, а и старое.
— Сматываем удочки, — засуетился Ван Ваныч.
— Кыш! — насмешливо и устало подхлестнул его Горбов.
— Не выйдет! — с удовольствием цокнул языком Гена. — Шофер напился.
— Где? — взревел Ван Ваныч.
— На свадьбе, — сказал гениальный оператор Симочка и захохотал в одиночку.
Но все же они пошли с причала на берег, к своему лихтвагену, сматывая по дороге шнуры.
Дед Тимка посмотрел им вслед, перевернув старый бинокль, и они сразу отскочили — маленькие и смешные.
У лихтвагена они остановились и неловко посмотрели друг на друга. Впрочем, Алик не смотрел. Он вскинул голову к горам, которых сейчас не было видно.
— По-моему, братцы, — сказал, смущенно покашливая Гена, — надо бы извиниться… Чтобы не уехать дураками… Что скажешь, Алик?
— Ты провокатор! — ответил Алик, не глядя, со слезами на глазах. — Ненавижу!
— А ты, Симочка?
— Э!
— Непонятно.
— Мое дело фокус наводить.
— Врешь! Оттого тебе и скучно, что стыдно. Разговаривать разучился. Баба!
Сима снял с плеча тяжелый аппарат и передал Ван Ванычу. Я думал, он сейчас двинет Гене по морде, но он зашагал к причалу, показывая свою широкую, как у рыбака, спину.
— Ты куда? — оторопел Ван Ваныч.
Сима оглянулся через плечо, бросил:
— Извиняться.
— Тут уже есть местное население! Хватит!
И Ван Ваныч показал на Кузю Второго, который стоял поблизости и смотрел, честное слово, как ребенок, готовый сказать: «Дяденьки, не уезжайте!»
Когда Ван Ваныч на рассвете принес «преду» командировочные удостоверения для отметки, тот сказал примирительно:
— Погода к рыбе… Остались бы… Или вам без солнышка не снять?
У нашего «преда» сто болячек — и давление, и печень, и просто-напросто годы, в которых он сознаться себе до вчерашнего дня не хотел, почему и сваливал все недуги на разные, как он сам говорил, «нервы и консервы». Лечиться ему надо. Но главный его доктор — рыба. Как повалит она, как напрет на наш аютинский берег, так он хмурит брови над картой моря, ни дать ни взять полководец, строит оборону, переходит к атаке, а потом и к преследованию рыбьих полчищ. До хвори ли тут? После недолгого случайного тепла резкая смена погоды быстро сбивает рыбу в неслыханные косяки.
— Оставайтесь, не пожалеете. Это будет настоящее кино!
— Еще неизвестно, чем оно у вас кончится, — отвечает Ван Ваныч. — Нам нужна действительно картинка… К празднику. А у вас тут жареным пахнет…
А мне вот лично кажется, это глупо… Что-то есть именно в Сашкиной истории праздничное. Да?
— Мы ученые, — говорит Ван Ваныч, — во всех водах крещенные. А здесь уж не вода… Здесь тырь, пырь — нашатырь…
— Извините, — улыбнулся Горбов, надевая картуз с клеенчатым козырьком. — Что есть, то есть… — Он дышит на печать и приколачивает ее к командировкам. — Спасибо, что заехали.
— Не стоит…
— Жаль, жаль…
Ни предчувствие выговора, ни отъезд киношников не могут испортить хорошего настроения Горбова: рыба пошла.
А в это время в лихтвагене Кузя Второй прощается с Геной, подарив ему на дорогу пачку сигарет «Прибой».
— Приезжайте еще, — зовет он.
— На свадьбу? — отвечает Гена в своей полушутливой манере.
Гена к жизни относится чуть иронически, и Кузе Второму это нравится, потому что так легче наблюдать за другими, ни на что не претендуя.
— Сняли бы картину про Сашку. Интересно.
— Кому?
— Всем. Не смонтируется?
— Не смонтируется.
— А почему вы так говорите про живых людей?
— Профессионально, старик! Так же, как у вас сеть сыпят, а не кидают, люди не умирают, а отдают концы. На это как раз не стоит обижаться… Не в этом суть…
И Кузе тревожно. И не хочется, чтобы уезжал веселый грустный Гена.
— А что вы теперь будете делать?
— Я? — смеется Гена, окутываясь дымом. — Одно скажу… Мыльных пузырей надувать больше не буду… Отдаю концы…
Кузя не понял его. Кузя ему завидовал, ведь в глазах Кузи он был удачливым человеком, которому дано счастье заниматься любимым делом. Кузе до смерти хотелось быть на него похожим, и еще долго он ходил по Аю с приклеенной к губе сигаретой и блокнотом и карандашом в руках, из-за чего продавщица рыбкоопа решила, что он работает в комиссии народного контроля. Гораздо позже Кузя понял, что Гена испытал разочарование в себе. И Кузя опять пожалел его, потому что от маленьких разочарований рождаются большие разочарования, так, как от плохого настроения кажется плохой вся жизнь…
