— Компот! — крикнула Лиля от дверей.
— Компот! — сказал Квахадзе, хлопнув в ладоши.
Лиля двигалась на него, как танк.
— Пожалуйста, — сказал Квахадзе, когда повариха подала ему компот.
— Ешьте, — сказала Лиля ребятам.
— Ешьте, — повторил Квахадзе.
— Ешьте, — кинул от дверей веселый басок Демидова.
Никто и не заметил, как он вошел. Маша искоса глянула на него и наклонилась к детям, разрешая.
— Ешьте.
Из глаза ее капнула на скатерть слеза. Теперь я понял, почему она плакала, когда я наведывался к Сережке. И сладко, и трудно, когда тебя не оставляют наедине с бедой. Ведь она все одна, одна…
А Лиля сняла с себя халат, спокойно сунула его за стойку буфета, спокойно поправила кружевной воротничок перед зеркалом, надела пальто, сняв его с вешалки у дверей, и взяла Демидова под руку:
— Пойдем.
Я смотрел на них в окно.
Они долго шли сначала улицей, потом берегом, спустившись с обрыва к самой воде. Может быть, она его упрекала, а может, нет. Может быть, она говорила, что соскучилась, а он подтверждал, что тоже… Может быть, она спрашивала, отловился ли он, а он отвечал, что да… А может, он сказал ей, что они завтра сыграют с ней свадьбу, потому что подошел свадебный сезон.
13
А я решил пригласить Машу в кино. Когда я вышел из клуба с двумя билетами, столовая уже была закрыта. Значит, Маша прибрала в зале, потушила свет и отправилась за Сережкой. Обычно она мыла пол, сложив перевернутые стулья на сдвинутые столы, а потом все расставляла по местам. Сквозь стекло было видно, как она полоскала тряпку, роняя ее в ведро и выкручивая своими тонкими руками так, что они выгибались, и ямки на ее локтях обозначались еще отчетливей. Когда она наклонялась, юбочка не обтягивала, а облипала ее, и рыбаки и виноделы, проходя мимо, отпускали:
— Ядреная штучка!
Сами-то небось тряпок не крутят. Корабельную палубу драят шваброй. Это такая штука, вроде веника из веревок на длинной палке. Ее выкручивают, наступив на концы веревок ногой. Нет, мужчины, они — рационализаторы…
Я прошел мимо бетонного козырька новой автобусной остановки. Скоро нас соединят с Песчаным, и в Камушкин пожалует первый регулярный автобус. Жизнь неудержимо прогрессировала…
А строители от нас уезжали. Они перебазировались. Ближе к Песчаному. До свиданья, ребятишки, покоряющие горы. До свиданья, Рита.
Мне почему-то грустно.
Прямо перед моим носом открылась дверь яслей, и с приступочки осторожно сошла Маша с Сережкой на руках. Я сделал вид, что оказался тут без умысла. Мы поздоровались и пошли рядом, и я никак не мог сказать про билеты в кино.
— Дорожники завтра уезжают, — бросил я.
— Да, уже едут, — сказала Маша.
Сережка тоже пытался что-то сказать, но не мог, вроде меня.
— В клубе сегодня будет что-то такое, проводы… — сказал я.
— Они заслужили, — сказала Маша.
— Агу! — сказал я Сережке.
И тут мы уже подошли к калитке, а у калитки стоял Демидов. Выбритый, приодевшийся, он стоял, как новый. Даже в шляпе. Он курил, но, когда подошла Маша, посмотрел на Сережку и бросил окурок под ботинок.
Маша остановилась, ожидая, что он, наверно, объявит сейчас — вот вернулся, мол, домой, не пора ли и вам восвояси? Маша не доставала Демидову до плеча и поэтому смотрела вверх.
Я заметил, что от него попахивает винцом. Он косил на меня, а я помахивал чемоданчиком: ведь я еще не заходил с работы домой. И тогда Демидов сказал Маше при мне:
— А я билеты в кино купил.
И показал на ладони два синих билетика, какие были и у меня в кармане.
— Какое там кино? — совсем беспомощно спросила Маша.
— Художественный фильм, — сказал он.
— А Лешка с Алешкой? — зацепилась Маша, как за спасение.
— Они в шашки играют, — ответил Демидов. — Я им шашки принес.
Маша снова подняла на него глаза, и что-то небывалое, озорное сверкнуло в них первый раз: наверно, она была чертовская девчонка когда-то.
— Заболтают о нас, — сказала она с усмешечкой.
— А чего болтать? — в тон ей отозвался Демидов. — У меня невеста есть!
— Ну, я пошел, — напомнил я о себе и раскланялся самым настоящим образом, нелепо, как на сцене.
— Они оба посмотрели на меня, не ответив.
У меня бывают приступы веселости. Я прыгал по ступеням, пел без слов какое-то «ту-ру-ру», смешивая мотивы разных песен, подкидывал чемоданчик и, раздувая щеки, исполнял партию самой большой трубы в воображаемом духовом оркестре, я шел домой, как вдруг передо мной возник силуэт девушки. Представьте себе, это была Рита, строительница нашей дороги. Я почти налетел на нее. И представьте себе, я ей сказал:
